пока не иссякнет электричество.

На свой десятый день рождения мальчик, которого когда-то нельзя было разбудить утром без того, чтобы он не завыл как обезьяна-ревун, принес мне завтрак в постель: фруктовый компот, тосты и творожные шарики с орехами пекан, все искусно разложенные на блюде. Рядом был рисунок с букетиком хризантем.

– Вставай, чувак. Сегодня у меня сеанс. И нужно сделать так много домашней работы, прежде чем мы уйдем. Это все из-за тебя!

Он хотел дойти до лаборатории Карриера пешком. Та находилась в четырех милях от нашего дома, в двух часах ходьбы в каждую сторону. Я не был в восторге от того, чтобы потратить полдня на приключение, но это был единственный подарок на день рождения, который он пожелал.

Клены пылали оранжевым на фоне темно-синего неба. Робби взял свой самый маленький альбом. Он держал его на сгибе руки, что-то рисуя на ходу. Останавливался из-за самых банальных вещей. Муравейник. Серая белка. Дубовый лист на тротуаре – с прожилками оттенка красной лакрицы. Робби и Али оставили меня далеко позади, прикованным к Земле. Мне самому нужно было побыть наедине с женой, чтобы испытать тот экстаз, источник которого она так и не открыла. Карриер уже однажды отказал мне в фидбеке. Но тем утром я решил, что настало время для ультиматума.

Несмотря на мои постоянные понукания, мы пришли в лабораторию с опозданием на десять минут. Я вошел извиняясь. Джинни и пара лаборантов о чем-то беседовали. Они потрясенно замолчали, увидев нас. Джинни расстроенно покачала головой.

– Мне так жаль, ребята. Сеанс отменен. Я забыла позвонить.

Я растерялся, но не успел надавить на нее, как из заднего коридора появился Карриер.

– Тео. Можем поговорить?

Мы направились в его кабинет. Джинни схватила Робина за плечо.

– Хочешь посмотреть на морских слизней?

Робин загорелся, и она увела его прочь.

Я никогда не видел, чтобы Мартин Карриер двигался так медленно. Он махнул мне, чтобы я сел. Профессор остался стоять у окна.

– Нашу деятельность приостановили. Управление по защите человека как объекта исследований прислало уведомление вчера вечером.

Моя первая мысль была о безопасности сына.

– Методика продемонстрировала неожиданный эффект?

Карриер повернулся ко мне лицом.

– Помимо того, насколько она оказалась многообещающей? – Он помахал рукой в знак извинения и собрался. – Нам приказано прекратить все дальнейшие эксперименты, полностью или частично финансируемые Службами здравоохранения и социального обеспечения. Нас ждет проверка на предмет возможных нарушений в области защиты прав человека.

– Подождите. Здравоохранение и соцобеспечение? Такого не может быть.

От моего неуклюжего возражения он опять скривился. Подошел к своему столу и сел. Постучал по клавиатуре. Мгновение спустя прочитал с экрана.

– «Есть опасения, что процедуры могут нарушать целостность, автономию и неприкосновенность объектов исследования».

– Неприкосновенность?!

Профессор пожал плечами. Это звучало как форменный идиотизм. ДекНеф был простой, самомодулирующейся терапией, показывающей хорошие результаты. Лаборатории по всей стране проводили гораздо более хитроумные испытания. Более радикальные эксперименты осуществлялись внутри тел сотен тысяч детей каждый день. Но кто-то в Вашингтоне стремился обеспечить соблюдение новых руководящих принципов защиты человека.

– Правительство не закрывает рациональные научные исследования просто так. Вы каким-то образом настроили против себя власть имущих?

Карриер вдохнул, и меня осенило. Он ничего не сделал. А вот мой сын, ходячий мем, – да. Приближались выборы, и конкуренты шли ноздря в ноздрю. Одним жестом, предназначенным для того, чтобы попасть в новости, агенты стремящейся к хаосу администрации воззвали к чувствам участников Крестового похода за неприкосновенность человека, подавили экологическое движение, наплевали на науку, сэкономили деньги налогоплательщиков, набросили на вентилятор и избавились от новой угрозы для культуры потребления.

Марти выдержал мой пристальный взгляд – сама по себе нейронная обратная связь. Ему было так же сложно воспринять эту идею, как и мне. Куда проще объяснить случившееся обычной скупостью, но мы оба не были склонны к простым объяснениям. Он отодвинул кресло на колесиках от компьютера и помассировал лицо ладонями.

– Излишне говорить, что это убивает любые шансы на лицензирование методики. Если бы я был параноиком…

Он им был в достаточной степени, чтобы оставить мысль незаконченной.

– Что будете делать?

– Подчинюсь требованиям следователей и обращусь в комиссию по апелляциям. Что еще я могу? Может, это ненадолго.

– А тем временем…

Он искоса посмотрел на меня.

– Вы хотите знать, что с ним будет без дополнительных процедур.

Я устыдился, но он был прав. Эволюция расставила нам ловушку: окажись на кону судьба целого вида, я бы все равно в первую очередь беспокоился о своем сыне.

– Честный ответ таков: мы не знаем. У нас пятьдесят шесть субъектов, которые получают ту или иную форму обратной связи. Их всех ждет резкое прекращение занятий. Мы вошли в неизведанные воды. Нет данных о том, что произойдет дальше. – Он оглядел свой офис, вдохновляющие плакаты и трехмерные головоломки. – Если повезет, то окажется, что Робин достиг стабильной орбиты. Может, он продолжит завоевывать новые рубежи самостоятельно. Но ДекНеф может продемонстрировать свойство, присущее любым физическим упражнениям. Когда перестаешь тренироваться, все успехи ухудшаются, и ты возвращаешься к телесной стартовой точке. Жизнь – машина, создающая гомеостаз.

– Что мне делать, если начнутся изменения?

Казалось, он хотел попросить меня об одолжении, как ученый ученого.

– Я бы попросил вас продолжать приводить его для оценки состояния, если бы мог. Но я не могу, пока это расследование не закончится.

– Понятно, – сказал я.

Хотя на самом деле ничего не понимал.

Пока мы шли домой, Робин казался настроенным философски.

– Эксперимент продолжается, да? Что бы ни случилось, мы узнаем что-нибудь интересное.

Я понятия не имел, утешает он меня или обучает научному методу. Я не мог сосредоточиться. Думал обо всех законных научных исследованиях, которые могут быть закрыты, начиная с сегодняшнего дня и до выборов, потому что политикам такое взбрело в голову. Мы заплыли, как сказал Марти, в неизведанные воды.

– Это временно. Они просто на некоторое время приостановлены.

– Кто-то подумал, что сеансы опасны?

Клены были слишком оранжевыми. Тренькнул смартфон, уведомив о входящем сообщении. Я чувствовал запах зимы в воздухе, за две тысячи миль и в трех днях пути от нас. Робби потянул меня за рукав.

– Это ведь не из-за Вашингтона?