– Ну что? Думаешь, я недостоин последнего шанса? Кьяра, ты говорила, что любишь меня, значит, действительно все кончено? Все прошло за несколько дней?

– Нет, не за несколько дней. Точнее, за несколько измен.

– Ты права, мне нет оправданий, и прощения мне нет, я же говорил. Я знаю, что вел себя как последнее дерьмо, но я все осознал. Хочешь, дам телефон моего психотерапевта? Запиши, можешь спросить его сама. Я понял, что был агрессивным, оказывал на других давление, злоупотреблял своим положением и делал карьеру, которая позволила бы мне оправдать те жертвы, на которые ради меня шли мои родители. Я понял, что у меня проблемы с женщинами, что мне нужно систематически кого-то соблазнять, чтобы почувствовать свою силу, почувствовать вкус победы. Посмотри на меня. Правда, Кьяра, посмотри на меня – на мне рубашка с рынка и джинсы четырехлетней давности, я говорю тебе то, что не сказал бы и маме. Разве я не заслуживаю хоть капли доверия?

– Андреа, я больше не верю тебе. Я была так слепа, что стала посмешищем всей Ломбардии. Я долго держалась, исчерпав все лимиты добавочного времени, но теперь даже такая кретинка, как я, все понимает.

Андреа ничего на это не отвечает.

– Знаешь, почему мне так плохо? – говорит он серьезно. – Потому что у меня было столько возможностей, чтобы все исправить, а я этого не понимал. Только теперь, когда я тебя потерял, я увидел, что я собой представляю. Как жаль, что я не осознал этого раньше, я мог бы решительно изменить ход наших судеб.

– Наверное, ты должен был дойти до предела.

– Да, я тоже так думаю. Но я не хочу сдаваться. Где написано, что люди не могут измениться? Я пробую, и у меня получается: с каждым днем я становлюсь свободнее, спокойнее, конкуренция меня не волнует. Я обретаю путь к себе, поверь, скоро ты увидишь другого человека. Я снова завоюю тебя, начну все сначала и сделаю так, чтобы ты снова поверила мне. Вот увидишь, я постараюсь, чтобы ты простила все гадости, которые я сделал, и когда-нибудь мы расскажем эту историю нашим внукам. – Он улыбается слишком восторженно, как проповедник.

Я хотела бы поверить ему, но не могу. Сейчас не могу, потому что все время думаю о Риккардо. Я безумно по нему скучаю. Спрашиваю себя, о чем они сейчас говорят. Может, он передумал и внезапно почувствовал себя счастливым, гладит ее по животу, они вместе выбирают имя ребенку, а он глядит в ее бездонные голубые глаза и произносит: «Хорошо бы родилась девочка, такая же красивая, как ты».

– Кьяра, ты меня слушаешь? С тобой все в порядке?

– Да-да, конечно. А что?

– Ты скрежещешь зубами, наворачивая пиццу.

– Ах да… Со мной бывает, когда я голодна, а когда я голодна, я нервничаю, – говорю я, вытирая салфеткой рот. – Будет лучше, если ты отвезешь меня домой.

На обратном пути мы молчим, Андреа ставит компакт-диск с записью колоколов и бубенчиков.

Прощаясь, благодарю его, как благодарила бы таксиста.

– Мы можем хотя бы остаться друзьями?

– Идет, – улыбаюсь я.

– Пока. – Он целует мою руку.

Но не так, как раньше, – более интимно, более чувственно.

Или мне просто так показалось.

Дома включаю компьютер и читаю письмо от Лоренцо.

...

В Риме таких называют «хлюпик»…

...

Слышу, как открывается входная дверь, и сердце начинает тревожно колотиться.

Иду встречать Риккардо.

Он прислонился к дверному косяку, смотрит на меня.

– Ну как?

– Она показала мне анализы. Беременна.

– Но ты уверен, что это твой ребенок?

Вот и у меня вырвалось!

– Она говорит, никого другого у нее не было ни до, ни после меня. Я должен ей верить. Хоть мне и трудно это признать, но надо согласиться, что, если спишь с кем-то, риск есть всегда. Это может случиться, даже если предохраняешься, поэтому какой смысл устраивать сцену или настаивать на тесте ДНК? Она беременна, и все, мне придется взять на себя ответственность.

Вид у него печальный, усталый, и, что еще хуже, он чувствует себя в ловушке.

Еще неделю назад мы целовались в ресторане в мерцающем свете свечи.

А сейчас – как чужие.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Можешь повернуть время вспять?

Мотаю головой.

– Значит, ничего ты для меня сделать не можешь.

Я чувствую такую злость, что готова заорать во все горло. Ненавижу это смирение, с которым Риккардо принимает удар.

– Ты говоришь, что даже если ребенок не твой, ты все равно его признаешь?

– Нет, но нельзя цепляться за это как за оправдание. Нельзя же сразу заключить, что это не мой ребенок и что она встречалась с другими. Я всегда верю людям, пока не будет весомых контраргументов.