Как Берд и ожидал, его самый знаменитый член комиссии бурно отреагировал на «утечку информации». К ужасу Гудини, казалось, что редактор «В мире науки» в своей статье выразил точку зрения комиссии. Но Берд не имел права говорить от их имени. Он определенно не имел права говорить от имени Гудини. Он мог высказывать только позицию журнала. Тем не менее Берд был единственным человеком, задействованным в соревновании, кто позволял себе публичные высказывания по этому поводу. А его, великого Гудини, оставили за кадром, точно какого-то второстепенного персонажа этой истории! Исследованию способностей Марджери придавалось огромное значение, а Гудини оказался единственным членом комиссии, который не принимал в этом участия. И при этом в газетах писали, что Марджери удалось убедить экспертов в подлинности своих способностей. А это означало, что она якобы сумела убедить и Гудини тоже. Прочитав об этом, Гудини «взорвался». «В мире науки», комиссию, да и самого иллюзиониста «выставили на посмешище», кричал он. Гудини хотел немедленно отправиться в Бостон и разоблачить эту наглую богатенькую самозванку.

Берд по этому поводу написал Гудини письмо, где напомнил, что они договорились не беспокоить его «до тех пор, пока исследование не позволит получить веские доказательства того, что способности медиума подлинны, либо речь идет о таком способе мошенничества, который не могут распознать другие члены комиссии». Поскольку на данный момент исследование дошло как раз до такой стадии, Берд и Мунн сами собирались поговорить с Гудини. Может быть, он «заглянет» в удобное для него время в редакцию и согласится пообедать с Мунном? Тем не менее в письме Берд намекнул, что Гудини не следует отправляться в Вулворт немедленно. Мунн уехал в командировку и вернется только на следующей неделе. Берд будет занят ближайшие несколько дней. Вероятно, перед приходом Гудини «стоит предварительно позвонить».

Когда Гудини наконец встретился с Мунном, издатель сказал ему, что уже неделю пытался связаться с ним, но «Берд все затягивал с этим вопросом». Это ничуть не удивило иллюзиониста, который жаловался, что его исключили из исследования способностей Марджери, чтобы Берд мог подтолкнуть других членов комиссии к выгодному для него решению. Мунн отказался разбираться с этими обвинениями и вызвал редактора в свой кабинет, чтобы Гудини и Берд могли поговорить напрямую.

По словам Гудини, он спросил Берда, выиграет ли Марджери соревнование.

– Безусловно, – ответил Берд.

– Мистер Берд, – возмутился Гудини, – вам нечего терять, кроме, может быть, должности в журнале, но, скорее всего, вы с легкостью найдете другую работу, если вы ошибаетесь, но если ошибусь я, это будет стоить мне репутации.

Гудини обратился к Мунну – он считал, что издатель уважает его за опыт в разоблачении шарлатанов-спиритуалистов, – и потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать на сеансах Марджери. Если она настоящий медиум, то, учитывая прочитанные им отчеты (в частности, о материализации астрального голубя и тому подобное), Марджери могла оказаться «самым сильным экстрасенсом в мире». Но если она получит награду, а потом окажется, что она аферистка, те, кто поддержал ее, «станут объектами всеобщих насмешек».

Именно поэтому и вызвали его, заявил Мунн. Комиссия хотела, чтобы Гудини отправился в Бостон.

Берд пытался скрыть свое недовольство от недоброжелательности иллюзиониста. Другие эксперты проработали с Марджери три месяца и не заметили никаких признаков мошенничества. «А теперь он займется исследованиями, – писал Берд, – за два сеанса обнаружит обман, который мы не заметили за пятьдесят, и одним великолепным жестом спасет всю комиссию».

После того как Гудини ушел из редакции, Берд еще раз серьезно поговорил с Мунном. Этот иллюзионист только что назвал своих коллег в лучшем случае некомпетентными, а в худшем – лжецами. Он уже пришел к мнению, что медиум – мошенница. Берд предупредил Мунна, что Гудини может дискредитировать исследование способностей Марджери. Приняв это во внимание, Мунн решил отправиться с Гарри на Лайм-стрит, чтобы тот «прилично себя вел». Итак, двадцать второго июля, на следующий день после выхода хвалебной статьи о Марджери в «Таймс», Мунн и Гудини отправились в Бостон на поезде. Берд, предпочитавший ездить на автомобиле, прибыл туда днем раньше.

Услышав о предстоящем приезде Гудини, Марджери заметно разволновалась. Доктор Крэндон писал Дойлу о напряжении, которое чувствовалось на Лайм-стрит:

Сегодня на сеансе впервые будут присутствовать Гудини и мистер Мунн, владелец «В мире науки». Они задержатся в Бостоне на несколько дней. Мне кажется, Душечка моя Психея растревожена, а все из-за мерзкого отношения Гудини. Сегодня утром ее сильно тошнило. Тем не менее иногда, когда она плохо себя чувствует, сеансы удаются на славу.

Доктор Крэндон был наслышан об иллюзионисте, которого Дойл называл лживым умником и заклятым врагом медиумов. Сэр Артур опасался, что Уолтер не сможет «справиться» с негативной энергетикой фокусника, и было непонятно, сможет ли работать с ним Рой. Еще до приезда Гудини в Бикон-Хилл в отношениях доктора Крэндона с исследователями что-то изменилось. Ему казалось, что некоторые из них хотят опорочить его жену, поэтому былая доброжелательность улетучилась. Рой считал, что Марджери может вот-вот победить в соревновании журнала «В мире науки», и потому он требовал у членов комиссии подписывать копии их отчетов сразу после сеанса и оставлять эти документы у него, чтобы в том случае, если их последующие высказывания будут противоречить их наблюдениям, у него были доказательства, «которыми он разгромит их в пух и прах».

Доктору надоело «тратить время на вежливость и комплименты», как он писал сэру Артуру. «Это война до победного конца, и они знают, что я им спуску не дам, если до этого дойдет». Если он так относился к исследователям, которые разделяли его убеждения, то едва ли его отношения со скептиком могли сложиться удачно. Гудини был рьяным антиспиритуалистом, презиравшим веру Крэндонов и Дойла. Рой же, в свою очередь, с предубеждением относился к религии Гудини.

Как и многие люди его круга, доктор Крэндон испытывал неприязнь к иноверцам и был недоволен хлынувшей в Америку волной иммигрантов, которые грозили превратить США в землю народов Восточной Европы. В своем яхт-клубе он не раз позволял себе резкие антисемитские высказывания и еще до встречи с Гудини был враждебно настроен по отношению к этому члену комиссии. «Меня удручает тот факт, что этот вульгарный еврей смеет называть себя американцем», – писал он сэру Артуру.

Накануне приезда великого иллюзиониста Уолтер сочинил стишок, предвещавший грядущий конфликт:

Когда-то считалось, что только волшебники, белые маги, благодаря мудрости своей способны защищать простых смертных от ведьм и противостоять их зловещим чарам. Но в 1924 году, если верить газетам, «Ведьма с Лайм-стрит» получила шанс победить мага. «ГУДИНИ БРОШЕН ВЫЗОВ», – гласил один заголовок. Казалось неизбежным противостояние Гудини и медиума, добившейся славы – той самой славы, ради которой великий иллюзионист не раз был готов рискнуть жизнью. Когда Гудини, одетого в смирительную рубашку, сбросили с борта баржи в Нью-Йоркскую бухту и ему удалось высвободиться, «В мире науки» написал, что то был «один из наиболее впечатляющих трюков, когда-либо выполненных человеком на протяжении всей истории». Но в последнее время журнал Орсона Мунна прославлял другого чудотворца – и если был прав Гудини, то речь опять шла о фокусах.