– Пусть Гудини скажет мне, куда его бросить, – предложил голос.

– В мою сторону, – скомандовал Гудини. И рупор сразу приземлился к его ногам. После этого Уолтер попросил Берда встать у двери, чтобы в комнату не проник никто посторонний. Прежде чем редактор успел выполнить эту просьбу, кабинка «резко дернулась назад», как написал Гудини. Если Марджери и иллюзионист, похоже, наладили прекрасные отношения, то призрак не собирался вести себя вежливо.

– Эй, Мунн, Гудини, думаете, вы тут самые умные, что ли? – грубил Уолтер гостям из Нью-Йорка. Но его проявления происходили одно за другим. Фонограф замедлился и выключился. Люминесцентный диск, установленный над коробкой со звонком, снизился и начал покачиваться из стороны в сторону. Потом звонок зазвенел – судя по всему, сам по себе. Все это время Гудини контролировал руки и ноги Марджери, и ей казалось, что он чувствует все перемены ее пульса и любое движение мышц.

Пока Уолтер действовал, Гудини тоже не сидел без дела. Во время сеанса он зафиксировал руки Марджери, сжав их своими коленями, и проверил звонок: не прикасался ли кто-то к нему? Потом он провел ладонями по предплечьям и плечам медиума, чтобы убедиться, что все еще сидит напротив Марджери, а не кого-то другого. Она чувствовала, что он стесняется ощупывать ее. В одном из отчетов прежних сеансов значилось, что «Каррингтон проверил колени медиума», но Гудини не позволял себе подобных прикосновений. Уж он точно не согласился бы стоять у окна среди остальных исследователей, разглядывая светящееся пятно на груди Марджери – как будто над ее соском крылся ответ на загадку Лайм-стрит. Но хотя Гудини оставался куда тактичнее в вопросах личного досмотра, он не сдерживался, командуя происходящим. Тем вечером, когда зажгли красную лампу, Гудини накричал на Берда за то, что редактор разорвал круг, высвободив одну руку. Считалось, что разрыв спиритического круга наносит непоправимый ущерб энергетике сеанса. Но Гудини приказал Берду держать руки на столе и подальше от медиума совсем по другой причине.

Кроме этой вспышки раздражения, Марджери не заметила в иллюзионисте никакого стремления помешать проведению сеанса. После Берд немедленно написал отчет, в котором отметил тщательную проверку медиума и описал проявлявшиеся на сеансе феномены. Документ подписали Орсон Мунн, его редактор и – без каких-либо замечаний – Гарри Гудини.

После окончания сеанса великий иллюзионист ничего не сказал. Похоже, он впал в задумчивость, будто переосмысливая только что увиденное. Поэтому Крэндоны надеялись, что он, как и фокусник Китинг, явился на сеанс скептиком и уйдет, уверовав. И Гудини ушел – по крайней мере, не остался на ночь. В отличие от Берда и Каррингтона, он считал неприемлемым проживание и обеды в доме медиума: как можно «преломить с ней хлеб, а затем вынести беспристрастное решение?» Тем не менее Марджери считала, что демонстрационный сеанс прошел удачно, и ожидала от Гудини позитивного отзыва. Задача, с которой не справились Дойлы в Атлантик-Сити, теперь досталась ей, и тем вечером она не просто написала на бумаге какие-то банальности, как Джин Дойл. Марджери предоставила наблюдателям веские доказательства – физические проявления способностей. Китинг однажды сказал, что если она добивалась такого результата обманом, то по таланту иллюзиониста не уступала Терстону (который в итоге поверил в нее) и Келлару.

После сеанса Берд отвез Мунна и Гудини в гостиницу «Копли Плаза». Они припарковались на Бикон-стрит, но остались в машине, поскольку договорились провести «разбор полетов». Повернувшись к Гудини, Мунн спросил, что тот думает о способностях Марджери.

Гудини, не колеблясь, вынес свой вердикт:

– Все это обман – от начала и до конца.

Он обещал, что на следующем сеансе разоблачит все методы самозваного медиума, хотя остались некоторые элементы ее представления, которые он пока не разгадал:

– Я до сих пор не понимаю, как ей удалось провернуть этот трюк с рупором.

Берд не стал выступать в защиту медиума, а предложил аргумент Принса: если Марджери мошенничала, то, скорее всего, держала рупор на плече, когда предполагалось, что тот парит в воздухе.

– Рупор не мог лежать у нее на коленях, потому что там его мог нащупать проверяющий, – напомнил Берд.

– На плече он тоже лежать не мог, – возразил Гудини: он ощупывал ее плечи во время сеанса.

И вдруг, по словам Берда, «выражение триумфа и облегчения» промелькнуло на лице иллюзиониста. Он заявил, что это был «великолепнейший трюк» из всех, что ему когда-либо доводилось разоблачать. У Марджери не было сверхъестественных сил, она не могла левитировать рупор – этот тезис оставался для Гудини аксиомой. И на плече у нее рупора не было. Значит, оставалась только одна возможность: медиум удерживала рупор у себя на голове, а затем сбросила его к ногам Гудини.

Берду эта гипотеза показалась абсурдной. Как эта светская львица могла бы провернуть трюк, который удался бы лишь немногим цирковым фокусникам? Если все это – результат мошенничества, то как Марджери удалось включить звонок?

– Ногой, – ответил Гудини.

Он сказал, что по дороге в Бостон перетянул резинкой свои икры, чтобы ноги от колен до ступни распухли и стали более чувствительными. Поэтому он чувствовал все движения ног Марджери, сидя к ней вплотную на сеансе. Гудини заметил, что медиум задрала юбку выше колен, и всякий раз, когда она двигала ступней или напрягала мышцы икр, Гудини чувствовал эти мельчайшие движения сквозь ее шелковые чулки. И это происходило именно тогда, когда включался звонок. По его словам, Марджери своим невероятным талантом к трюкам удалось ввести всех в заблуждение.

– Ну а как же выключение фонографа? – парировал Мунн.

– Ну, тут все просто, – ответил Гудини. – Кто-то встал и его выключил.

«Мало того что Марджери якобы умеет удерживать рупор у себя на голове, – подумал Берд, – и дотягивается до звонка ногой, пока знаменитый эксперт ее контролирует, теперь еще Гудини осмеливается утверждать, что у медиума есть сообщник, который разорвал круг и стал, чтобы покопаться в фонографе!»

– Сообщником не мог быть доктор Крэндон, – заявил Берд, поскольку он сам контролировал Роя во время сеанса.

Услышав эти слова, Гудини прыснул.

– Берд, зачем вы разорвали круг? – осведомился он.

– В исследовательских целях, – отрезал редактор.

Гудини намекнул, что редактор не раз прикасался к медиуму, когда в этом не было необходимости. К концу встречи Гарри уже не скрывал своей уверенности в том, что сообщником Марджери был Берд. Всего несколько часов назад эти двое мужчин обменялись рукопожатием на вокзале. Теперь же они стали заклятыми врагами. Мунн и Гудини отправились в гостиницу, а Берд поехал обратно к Крэндонам.

На следующий день Марджери потребовала у Гудини объяснений, пересказав его инсинуации, хотя ничего не должна была знать об этом – разве что Уолтер не солгал, сказав, что может подслушать любой разговор. Обиженная и разочарованная, она обвинила Гудини в клевете и предупредила, что он испортит собственную репутацию, если выполнит свое обещание и попытается разоблачить ее сегодня вечером. Гудини попросил ее не ссылаться на свои экстрасенсорные способности, объясняя, как она все это выяснила, и спросил, какая же птичка ей это принесла на хвосте. Признав, что ей все рассказал Малкольм Берд, Мина взяла с Гудини слово молчать об этом.