Обитательницы коммуны – Рен, Даниэль, Кари, Джоди, Джил и женщина, которая называла себя Роза Сарона[27], – встретили Бетти радушно. В первый вечер она долго отмокала в единственной на ферме ванной. «Соль для ванны и мыло мы делаем сами», – сообщила Ронни, предложив ей образцы на пробу, и Бетти искупалась как королева: добавила в воду апельсинового масла, потерла пятки и локти лимонно-сахарным скрабом, смыла дорожную грязь натуральной мочалкой из люфы. Ей выделили место на полу в гостиной, вручили спальник и плетенный из тряпок коврик, трижды в день кормили вегетарианской пищей.

Ронни рассказала Бетти историю о том, как милая еврейская девушка из Массачусетса оказалась в Атланте. В студенческие годы Ронни отправили по обмену в колледж Спеллмана – исторически черное женское учебное заведение.

– Родители велели мне думать только об учебе и не лезть в неприятности. Поэтому вместо десяти минут у меня ушел целый месяц на то, чтобы решиться дойти до Студенческого координационного комитета ненасильственных действий.

Бетти вежливо улыбнулась, подумав про себя: «Фу! Еще одна воинствующая благодетельница вроде моей сестры».

– Там спросили, умею ли я печатать на машинке. С этого все и началось! Я печатала, вела документацию, писала истории о том, как регистрируют избирателей, делала пресс-релизы, чтобы мир узнал об арестах наших активистов, занималась газетой комитета.

Ронни тоже арестовывали. Она со смехом рассказала Бетти о том, как учила своих товарищей танцевать хору в каталажке.

– Ого! – выдавила из себя Бетти.

Ронни участвовала в Движении в течение многих лет.

– Гражданские права. Права женщин. Протесты против войны во Вьетнаме.

Одновременно с этим она собрала вокруг себя «семью по выбору» – женщин, которых называла сестрами, активисток, поселившихся с ней вместе на ферме под Атлантой.

– Ты можешь остаться с нами. Все, о чем мы просим, – с лукавой улыбкой заметила Ронни, – помогай с урожаем!

Насколько Бетти поняла, Ронни и ее коммуна получали небольшую финансовую поддержку и могли успешно заниматься своей активистской деятельностью. Кроме того, женщины фермы Блю-Хилл организовали продажу овощей и фруктов таким образом, что урожай собирали сами покупатели. Семьи съезжали с хайвея и платили за привилегию собственными руками нарвать клубники, малины, ежевики и даже фасоли, стручковой и лимской. Деньги складывали в банки из-под кофе (Бетти нарочно приметила, где потом хранятся эти самые банки). Женщины помогали покупателям найти нужную делянку, раздавали им картонную тару и рассказывали о широком ассортименте джема и варенья, мыла, скрабов и лосьонов, которые тоже можно было купить.

По вечерам они готовили вегетарианские ужины (салаты из свежих или маринованных овощей, карри с тофу, черной фасолью и чечевицей). В курятнике на заднем дворе держали цыплят, поэтому яиц всегда хватало, и желтки у них были очень яркие, почти оранжевые. Бетти не особо любила работать в поле – слишком жарко, слишком много насекомых. Зато на кухне ей понравилось – после стольких лет скитаний, после столовых, придорожных закусочных и еды из автоматов она с удовольствием вспомнила былые навыки. Бетти приноровилась к капризной плите и стала готовить десерты: взбивала яичные белки, делала крем из масла и сахара, ловко ставила смазанные жиром противни в духовку. Она пекла песочные и бисквитные торты, кексы, банановый хлеб с грецкими орехами, и женщины превозносили ее мастерство, говоря, что вкуснее в жизни ничего не пробовали.

– Как у моей мамы, – сказала застенчивая Даниэль, которая обычно не отваживалась смотреть людям в глаза.

– Лучше, чем у мамы! – похвалила Джоди.

Закончив с десертом, женщины выходили на свежий воздух. Они расстилали на траве одеяла, раскуривали косячок и беседовали. Ронни называла это «ростом самосознания», но Бетти воспринимала их разговоры как сказки вроде тех, что в детстве сочиняла Джо, только для взрослых. Начинали всегда с вопроса: когда ты впервые столкнулась с тем, что с тобой обращаются иначе, чем с мальчиками? Как сложилась бы жизнь твоей матери, будь у нее возможности, как у нас? Если бы ты могла сообщить мужчинам одну вещь о том, каково это – быть женщиной, что бы ты сказала? Отвечали по очереди, рассказывали свои истории, и Бетти довелось услышать откровения, иные из которых не шли ни в какое сравнение с ее бедами. Даниэль избил до крови ее отец, когда застал в постели с одноклассницей. Сводный брат Джоди насиловал ее с восьми до четырнадцати лет, пока не уехал учиться в колледж. Мать Талии поймала ее в четыре года за тем, что она терла носом плюшевого мишки у себя между ног, забрала игрушку, облила жидкостью для розжига и спалила на глазах у перепуганной маленькой девочки.

Бетти слушала и помалкивала. Про свое изнасилование не рассказывала, хотя, кроме нее, в доме жили и другие жертвы. Про аборт тоже молчала, хотя по крайней мере четырем женщинам пришлось сделать то же самое в очень разных условиях – от безупречно чистого врачебного кабинета в Пуэрто-Рико до залитого кровью кухонного стола в Бронксе. Она слушала и старалась не принимать услышанное близко к сердцу, не отождествлять себя с женщинами, которыми решила попользоваться. Это давалось нелегко, особенно когда Ронни сжимала ее руку и называла сестренкой, застенчивая Даниэль клала на ее спальник украшенное ленточками саше́ с лавандой, а Джил заявляла, что сливочный пирог Бетти совершенно бесподобен.

«Ты должна через это пройти», – сказала себе Бетти, лежа на боку посреди гостиной. Женщины разожгли камин, чтобы согреть комнату до температуры тела, и стало душно. Для большего правдоподобия Талия предложила смазать сложенную из подушек вагину вазелином. К счастью, Даниэль, которая отвечала за стирку, удалось ее отговорить. Бетти облизнула соленые губы и почувствовала, как пот стекает по спине и между грудей.

– Ты уходишь в прошлое все дальше и дальше, туда, где время для тебя еще даже не началось, – проговорила Ронни. – Ты – эмбрион, растешь, развиваешься и пока не осознаешь себя как личность. И все же ты существуешь! Ты существуешь здесь, в этой теплой, жидкой, безопасной среде, и прекрасно слышишь звуки вокруг тебя.

Кто-то включил кассетный магнитофон. Комнату наполнил звук биения сердца. Бетти едва сдержала хихиканье.

– Ты всем довольна, тебе легко и приятно. Нет ни желаний, ни голода, ни жажды, ни других нужд. Все твои потребности утолены. О тебе заботятся, ты в безопасности, ты под защитой, – продолжала Ронни.

Внезапно у Бетти слезы навернулись на глаза. Забота, безопасность, защита. Когда же она чувствовала их в последний раз?

– Ничто не может причинить тебе боль. Ничто не может причинить тебе вред. И вот тебе становится тесно. Ты инстинктивно знаешь, что пора двигаться дальше. Я хочу, чтобы ты перенеслась в будущее, – велела Ронни, – к моменту своего рождения. Почувствуй, как ты движешься к свету, ведь тебе пора родиться!