Он яростно размахнулся ногой и нанес удар в пустоту.

— Он слишком часто бывает у нас. Мне не нравится, как он ведет себя с мамой, он какой-то странный, и потом…

— Что?

— Он собирается заставить меня заниматься тромбоном. Вчера после школы он говорил, что купит мне новый инструмент.

Тристан намерен все украсть, его безумие не имеет границ. У меня снова зачесались кулаки — теперь он ведет атаку на детей.

— А ты совсем не хочешь?

— Хочу, но с тобой, а не с ним. Я хочу, чтобы ты вернулся домой, папа. Чтобы все опять было как раньше, когда ты работал с Люком.

Его большие голубые глаза наполнились слезами. Я обнял его:

— Я все исправлю, сынок, ты прости меня…

Я отодвинул его от себя, но продолжал держать за плечи, не давая отвернуться.

— Мама про тромбон знает?

— Нет.

— Если Тристан захочет повести тебя на урок, соглашайся.

— Нет! Не надо!

— Очень важно, чтобы пока ты делал все, что он велит.

— На самом деле он плохой, да?

Он не ждал от меня ответа.

— Я помогу тебе, папа.

— Главное, будь осторожен и приглядывай за братом и сестрой. Ну, давай беги, не опаздывай, до вечера.

Я расцеловал детей, и они помчались ко входу, а я следил за ними, пока они не скрылись за дверью школы.

Вечером сработал рефлекс, и я открыл дверь собственными ключами — старые привычки быстро возвращались. Однако, когда дети ворвались в гостиную, я не последовал за ними, а остался на пороге.

— Мама!

— Добрый вечер, зайки! На занятиях все было о'кей?

— Да!

Они принялись ей рассказывать о своем школьном дне, а я стоял у двери и наслаждался их звонким гомоном и звуками Вериного нежного голоса, когда она обращалась к детям и смеялась вместе с ними над историей, случившейся на перемене. Нет, я не могу отдать свою жизнь этому гаду! Он пачкает все, что попадается на его пути, он их уничтожит, подчинит своей воле.

— А папа где? — спросила она детей.

Этот простой вопрос заставил мое сердце забиться чаще.

— Я здесь, — ответил я и сделал несколько шагов вперед.

Она подбежала ко мне, сияя:

— Им полезно встречаться с тобой.

— Мне тоже.

— У тебя был удачный день?

— Напряженный, но довольно удачный.

— Ты работаешь над новыми проектами?

— Конечно, несколько уже на стадии стройплощадки, еще по нескольким ведется подготовка или переговоры о заключении контрактов. Я не прекращал работу.

— Это правда?

— А ты действительно сомневалась?

Ее руки задрожали, она стала их нервно мять:

— Прости меня.

— Если кто-то должен извиняться, то только я, причем до конца жизни.

Она пристально посмотрела на меня, ее глаза блестели.

— Когда мы перестали говорить друг с другом, Янис?

— Хотел бы я знать…

Мы одновременно вздохнули.

— Ладно. — Она сменила тему. — Детям пора в душ. — Пойду попрощаюсь с ними.

Она отодвинулась, чтобы пропустить меня. Я удостоился поцелуев, даже от Жоакима.

— До завтра, слушайтесь маму.

Вера проводила меня до порога. Она была еще у нас дома, а я уже нет. Я умирал от желания поцеловать ее, она почти сделала шаг ко мне, но спохватилась.

— Хорошего вечера, — пожелала она.

— Будь осторожна.

— Что мне может здесь угрожать? — пожала она плечами.

Я провел рукой по лицу и растрепал волосы.

— Я серьезно, Вера… Ты сочтешь меня психом, но… — Что это такое? — Она схватила мою руку и принялась пристально изучать.

Ее пальцы осторожно пробежались по моим разбитым суставам: я поранил их накануне, колотя кулаками по стенам Тристанова кабинета и лестничной клетки.

— Янис, ты подрался?

Я любил, когда она говорила со мной словно с нашкодившим ребенком. Мои губы сами собой расплылись в улыбке:

— Со стенами.

Я видел только ее руку на моей, и она ее гладила. Мы не прикасались друг к другу так давно. Это мимолетное прикосновение доказывало, что между нами по-прежнему что-то есть, как бы нас ни старались разлучить.

— Со стенами чего? Или с чьими, точнее?

Что я мог ей ответить?

— Догадываюсь, — предположила она. — Это моя вина. Не нужно было вчера говорить, что Тристан заботится о нас лучше, чем ты. Тем более что это неправда. Я была страшно сердита, мне захотелось сделать тебе больно, прости. Не ссорься с ним из-за меня. К несчастью, мы зависим от его щедрости.

— Нет, ты ни в чем не виновата. Ты чудо, Вера.

Я не выдержал, это было сильнее меня, я обнял ее, она прижалась к моей груди, я зарылся лицом в ее волосы.

— Мама!

Она вздохнула и отодвинулась. Без нее мне опять стало пусто, и страх накатил с новой силой.

— Надо идти.

— Очень прошу тебя, будь осторожна. И пожалуйста, не доверяй Тристану.

— Пусть это тебя не беспокоит, я большая девочка и сумею постоять за себя, тем более что я не понимаю, чем он может быть опасен.

— Но…

— Не строй из себя ревнивца… — Она отступила на шаг и стала закрывать дверь. — Я тоже рада, что мы встретились. И ты, кажется, возвращаешься. До завтра.

Она заперлась на все замки. Мне должно было стать легче, когда я узнал, что Вера не вычеркивает меня из своей жизни. Она вроде бы готова приоткрыть для меня дверь, и не важно, что это произойдет не сразу, ведь все равно рано или поздно мы снова будем вместе. Однако мы угодили в безвыходную ситуацию. Кто поручится, что она не сдастся, если Тристан попытается очаровать ее? Угроза становилась все более осязаемой. Я осознал это в полной мере, когда мой телефон зазвонил, стоило мне выйти на улицу. Он.

— Мне чуть было не пришлось ждать[5]. Ты слишком долго пробыл там.

Я в ужасе оглядывался по сторонам:

— Ты где?

— Это ничего не меняющая подробность, и тебе ни к чему ее знать. Главное, ты должен послушно, как пай-мальчик, пойти к себе в берлогу, сидеть там и не высовываться. И не вздумай вернуться под тем предлогом, что забыл принести хлеб. Я буду следить за тобой, хочу удостовериться, что по дороге у тебя не изменятся планы.