— Я раньше не видела этот шрам. Где ты его получил? — спросила Эржебет, продолжая осторожно поглаживать его спину.

— Под Цорндорфом, — отрывисто бросил Гилберт, не поворачиваясь, и она расслышала его сухой смешок. — Говоришь так, будто помнишь все мои шрамы наизусть.

— Помню, — отчеканила Эржебет, непонятно почему вновь разозлившись. — Еще я помню, что ты любишь клубнику. Что ты ерошишь волосы, когда над чем-то серьезно раздумываешь. И постоянно стискиваешь что-нибудь в руках во сне…

«Например, меня».

На несколько томительных секунд повисло вязкое молчание, затем Гилберт вдруг обернулся и улыбнулся Эржебет почти как обычно.

— А ты любишь яблоки. — Он почему-то хихикнул. — Зеленые и кислющие.

Эржебет только-только успела обрадоваться, что к нему постепенно возвращаются омертвевшие чувства, но лицо Гилберта вновь стало непроницаемым.

— Тебе, правда, лучше уйти. — Его язык почти не заплетался, точно он уже протрезвел. — Родди тебя хватится… Ты ведь не хочешь с ним ссориться, да?

— Да пошел он, — огрызнулась Эржебет. — Тебе нужна помощь…

— Я сам в состоянии о себе позаботиться! — рявкнул Гилберт и, попытавшись подтвердить свои слова, рывком встал с кресла.

Но тут же покачнулся и едва не упал. Эржебет поспешила поддержать его, взяла под руку и помогла добраться до кровати в дальнем конце комнаты.

— Сам-сам, как же, — проворчала она, стягивая с него сапоги.

Эржебет отступила от постели на шаг и взглянула на Гилберта. Он, лежал на спине, рассматривая потолок и явно не видя его. Снова замкнулся в мире своего отчаяния, поставил перед Эржебет стену, собираясь переживать все внутри себя. Но она не собиралась отступать. Видеть его таким, сломленным, одиноким, усталым, было слишком тяжело, она не могла уйти, не сделав все, что в ее силах, чтобы вернуть прежнего Гилберта — бесстрашного, самоуверенного и сильного. Ведь он сам так часто поддерживал ее, какие бы цели он при этом на самом деле ни преследовал, он возвращал ей уверенность в себе. Теперь пришел ее черед сделать это для него.

Эржебет вздохнула и решительно потянула шнуровку платья. Несколько быстрых движений — и оно с шорохом упало к ее ногам, вскоре за ним последовали панталоны, чулки и сорочка. Последним штрихом Эржебет развязала удерживавшую волосы ленту, и медно-русые кудри водопадом рассыпались по плечам.

Гилберт зашевелился на кровати, посмотрел на нее, но Эржебет не увидела в его глазах вязкого сладострастия, которое появлялось всегда, когда он видел ее обнаженной. А еще там должно было быть желание обладать, и магнетическое притяжение, и восхищение… И много чего еще. Но нет. Его глаза остались пустыми. В них был лишь холод. Алый лед…

— Что ты делаешь? — бесцветным голосом спросил Гилберт.

Эржебет скользнула на постель, прилегла рядом с ним и прижала пальчик к его губам.

— Ш-ш-ш… Я всего лишь хочу тебя немного согреть.

— Не нужно себя при… — резко начал он, но она поцелуем заставила его замолчать.

У его губ был сладкий привкус вина и еще, совсем чуть-чуть, горько-стального пороха.

Эржебет прижималась к Гилберту, целовала его отчаянно и пылко, пытаясь своим дыханием передать ему жажду жизни.

«Ну же! Ну! Вспомни, что ты мужик! Большой и сильный! Сожми меня в объятиях, как ты всегда это делал! Впечатай в матрас! Возьми так, чтобы стало больно!»

Но Гилберт не отвечал на ее призыв, лежал неподвижно, и ей казалось, что она целует каменного истукана. Эржебет отстранилась и натолкнулась на его непроницаемый взгляд.

— Прекрати, — сухо произнес он. — Сколько раз можно повторять? Уходи. Я не хочу тебя видеть.

Эржебет затрясла головой.

— А я еще раз скажу — нет. Я нужна тебе… Я хочу помочь. Не гони меня. Позволь мне разделить твою боль.

Не дожидаясь новых возражений, она приподнялась и уселась Гилберту на колени. Эржебет склонилась над ним, ее волосы скользнули по его груди, накрыли их обоих шатром, и Гилберт едва заметно вздрогнул.

«Все же ты еще не до конца впал в апатию, да?»

Она поцеловала его, опять не получила отклика, но не отступила: чмокнула его колючую щеку и протянула дорожку из поцелуев по шее. Когда она добралась до трепещущего кадыка и, не сдержавшись, чуть прикусила тонкую кожу, раздался судорожный вздох, и она поняла, что на верном пути… Эржебет спустилась ниже, покрывала поцелуями грудь Гилберта, гладила его плечи, с наслаждением вслушивалась в его прерывистое дыхание.

«Да, да, думай обо мне. О моих губах, о моих руках… Забудь о невзгодах. Сейчас здесь только ты и я. Со мной ты всегда будешь победителем… Всегда…»

Эржебет игриво подула на легкий пушок волос у него на животе, скользнула языком в ложбинку пупка, заставив Гилберта тихо застонать. Но дальше на ее пути встал пояс штанов.

Эржебет вскинула голову, встретилась с Гилбертом взглядом и тут же окунулась в знакомую алую бездну. Именно это она и жаждала увидеть: ничем не замутненное желание, почти животная страсть. Да все, что угодно, лишь бы не ужасная пустота!

Она осторожно провела рукой по встопорщившейся ткани танов, вопросительно взглянула на Гилберта.

— Я могу…

Он чуть качнул головой.

— Если не хочешь, Лизхен, то не…

— Сегодня все будет так, как хочешь ты. — Она улыбнулась.

— Тогда… ты… — хрипло начал Гилберт.

— Да…

Эржебет потянула его штаны вниз, и Гилберт сдавленно охнул, когда ее пальцы коснулись его возбужденной плоти. Она замерла в нерешительности, рассматривая его и запоздало сомневаясь — сможет ли? Эржебет раньше никогда не делала такого, хотя, конечно же, слышала. Шепоток прикрывавшихся веерами фрейлин, более откровенную и грубую болтовню служанок… Ей было неловко, стыдно, как девственнице перед первой брачной ночью, но она хотела, чтобы ее Гилу было хорошо. И она решилась…

Эржебет ласкала его губами, языком, сначала неумело и робко, но все смелее и смелее.

Гилберт низко стонал, что-то бессвязно бормотал, но иногда ей удавалось расслышать ругательства или сбивчивые заверения в том, что она самая лучшая женщина в мире. И главное — рефреном повторявшуюся просьбу не останавливаться. Почти мольбу.

Эржебет старалась, подбадриваемая голосом Гилберта. Ее охватили странные ощущения, чувствовать его вкус у себя во рту — странно… приятно. Доставлять ему удовольствие так — странно… приятно.

В какой-то момент она почувствовала пальцы Гилберта у себя на затылке, другой рукой он обхватил за плечи, властно потянул вверх. Эржебет скорее инстинктами, чем разумом поняла, чего он хочет. Она приподнялась, а затем опустилась на Гилберта, впуская его в себя. Всего. Разом. Удовольствие, густо смешанное с болью, пронзило ее острым кинжалом. Тонкий вскрик Эржебет потонул в довольном рычании Гилберта. Он опустил мозолистые ладони ей не бедра, сжал, впился в кожу пальцами, призывая ее к действиям. И она начала двигаться. Вверх — низ. Подъем и падение в наслаждение.