Дорн (бледно улыбнувшись).

Я собирался говорить по-другому; но я увидел мужчину, распростертого на полу, который корчится в судорогах и лежит на своем жарком корне, крича, что хочет его лишиться... Все же такое странное зрелище отчасти соответствует тому, как мне все представлялось заранее: напоминает о Сфинге и прочих божествах, которые со сладострастием и несказанной жадностью отдавались людям, а после требовали, чтобы те лишили себя мужественности. Это выглядит почти божественно, и я содрогаюсь: а вдруг я и вправду нахожусь перед Сфингой - красавицей, подобной звезде, которая, насытившись наслаждением, требует жертвы? Ей вслед кричат, что она, вероятно, - блудница... Я же теперь осознал, что уже совершил предназначенное.

Анна.

Вокруг меня вертится мир, падают с неба звезды... О, почему я не тот источник света, который испепеляет?!

Дорн.

Ты Сфинга - загадочная, непостижимая, не понимающая саму себя!

Хельмут (пронзительно кричит).

Кастрируй меня, Госпожа, - больше я не в силах терпеть, ибо жених твой здесь! Я взываю о помощи!

Анна.

Этого не может произойти. Может произойти всё, но только не это. Я могу превратиться в мраморную статую, которую никто не сумеет познать, могу стать фонтанной женщиной, из чьих сосков хлещет вода; но никогда не случится такого, чтобы я причинила тебе это зло.

Хельмут (вскакивает на ноги).

Тогда сейчас произойдет вот что: я отправлюсь к какой-нибудь кобыле и - пока вы тут будете праздновать свадьбу - удовлетворю свою похоть с ней.

Анна.

Подожди еще мгновение! Такого не должно быть. Я хочу сказать, теперь я поняла, какое я чудовище... Ну так поделите меня между собой, наслаждайтесь мною, как сможете, - один спереди, другой сзади.

Дорн.

Мне следовало говорить, как я наметил заранее, не давая сбить себя с толку... Я ведь пришел лишь затем, чтобы кое-что рассказать... Госпожа, после того как я овладел тобою и ты сказала, что я должен вернуться через три года, я поначалу намеревался так и поступить... Да только не выдержал. Уж как это получилось, не скажу, но однажды ночью я очутился в объятиях шлюхи и, получив удовольствие, впал в такой гнев, что его не выразить никакими словами. Однако меня это не уберегло; через какое-то время моя горячая кровь снова разыгралась, и тогда, впав в ярость, я отправился к соседу - неотесанному забулдыге, забойщику скота - и попросил, чтобы он лишил меня мужественности; тот со смехом ампутировал мой член, ожидая от него всяческих удовольствий... И потом в самом деле эти удовольствия получил.

Анна.

Несчастный... Несчастный... Ты хочешь внедрить мне в мозг безумие?! Неужели это случилось из-за меня?!

Дорн (улыбаясь).

Да нет, мне только так грезится в особо блаженные часы... Я сделал это для Бога. Хотел стать таким же непорочным, как Он.

Анна.

Несчастный... Несчастный... Ты оскорбил Бога... Оскорбил, ибо не поверил в Его величайшее чудо... Скажи, неужели в этом виновна я?

Дорн (величественно).

Дьяволица, Он, по моему желанию, вырвал меня из твоих когтей и из лона других шлюх! Будь ты трижды проклята за то, что не узнала Его! Ты - великая Вавилонская блудница, с которой совокупляются короли и князья, да изольются на твою голову сера и огненный дождь! Уже близится срок, когда тело твое начнет набухать, но ты не сможешь родить, ты будешь корчиться в муках, а ребенок не выйдет, когда же он наконец появится, дракон сожрет его! Тройное проклятье поразит тебя, Вавилон, - ты, камень преткновения для всех верующих и святых!

(Он уходит. Воцаряется тишина.)

Хельмут.

Настоящий ветхозаветный пророк!

Анна.

Смеешься, мальчик?

Хельмут.

Да, мне еще хватает сил для смеха - я в самом деле смеюсь. Я бы хотел сейчас лепетать, как ручей, устремляющийся в долину, полную пестрых цветов... Это была молния без грома или, скорее, гром без молнии - лавина, которая заполнила собой русло ручья, так что теперь мы легко попадем на другой берег, где перед нами откроется спасительный простор.

Анна.

Разве ты не почувствовал невыразимую боль - как от только что нанесенной зияющей раны?

Хельмут.

Был ужас до дрожи - но таковы все лавины. Мимо нас пронеслись галька, пыль, обломки деревьев, камни... Однако пойми: мы-то устояли. И перед нами открылся путь.

Анна.

Что ж... Мне тоже думается, что мы могли бы смеяться... Да только колени подгибаются... И руки дрожат... Так что смеяться пока не будем, чтобы не накликать беды. Да и слишком мы устали, чтобы смеяться. Наши смеющиеся губы того гляди растянутся в зевке.

Хельмут.

Но ты должна понять меня, должна знать: мы только что слушали человека, который превратно истолковал всё, вплоть до Бога; который называет страсти и влечения дьявольскими искушениями и ждет тепленьких эмоций от Творца, на самом деле создававшего лишь великие чувства.

Таковы они все - святые и рядовые верующие. Ориген оскопил себя - чтобы проповедовать женщинам, более не испытывая к ним вожделения. Он не знал, что Богу угодны чувства, которые нельзя истребить никаким умерщвлением плоти. Госпожа, животные на полях чувствуют друг друга и совокупляются без стыда, одни только люди не желают верить Господу... Они давно переросли Его мудрость и теперь мнят, что Он должен быть не таким, какими были Его изначальные мысли. Когда же Он полностью раскрылся, чтобы прожить прежде них их жизни, и излучал свои драгоценные желания, никто эти желания не принял всерьез. Бог умер ужасной смертью на кресте, от безысходности, и никто этого не заметил - ибо никто не верил тому, как Он жил, не видел, что Его жизнь была пылающим костром любви. Может, только маленькие дети это понимали... и несколько шлюх, чье лоно еще сохраняло прежний жар. Другие же - те, кому люди верили - не поняли ничего и обрекли Бога на полнейшее одиночество... А Его жизнь они оболгали, ибо им пришло в голову сделать из нее нечто полезное. Они и сделали - Церковь, и жестокую практику самоистязаний, и кошмарные суды над еретиками, залившие землю кровью... О самой же жизни - о крови, бегущей по жилам, о любви и влечениях - им сказать нечего, кроме нескольких тепленьких слов, способных снискать одобрение разве что у кастрированного кота... Что мне еще добавить? Понимаешь ли, что я внезапно лишился сил?.. Их небо - тепленькая скука... Госпожа, Госпожа, на самом деле небо - это вечная свадьба. - - Госпожа, Госпожа, ты понимаешь, что я очень устал и что реальность отклоняется от моих грез, что мои слова становятся ничем, их заливает ощущение утомленности?