Я сказала: никогда, если не появится Единственный. Поэтому я решила переменить свою жизнь.

Хельмут.

Что же ты хочешь делать?!

Анна.

Я хочу останавливаться возле поворотов на те пользующиеся дурной славой улицы, где расположены бордели... И когда я увижу, что какой-то молодой человек собирается заглянуть в один из таких домов, чтобы впервые насладиться женщиной, я к нему подойду.

Хельмут.

Госпожа, ты не сделаешь этого!

Анна.

Почему же нет?

Хельмут.

Они обманут тебя, притворившись невинными... Ты так красива, что они захотят обладать тобою и начнут лгать - а потом заразят тебя сифилисом! Ох, Госпожа, не делай этого!

Анна.

Я буду обращаться лишь к тем, что робеют, не решаясь войти в такой дом. По этому признаку я их и распознаю. И еще - по внешнему виду. Я хочу уберечь их, чтобы они не стали плохо думать о женщинах и чтобы не сочли себя оскверненными, соприкоснувшись с похотливым уродством.

Хельмут.

Госпожа, это не кончится добром!

Анна.

Но я буду так поступать, ибо знаю: все, кому - пока они молоды - я скажу что-то доброе и хорошее... и позволю всецело мною насладиться... без стыда и страха... никогда потом не пойдут к шлюхам... Может, они еще не раз вернутся ко мне, но какой от этого вред?

Хельмут.

Госпожа, откажись от своего намерения!

Анна.

Нет-нет, я сделаю, как сказала... Юноши должны испытывать отвращение к сладострастию, которое не влечет за собой обязательств, - я не хочу, чтобы они оказались в обществе шлюх! Хельмут.

Но они, под влиянием сладострастия, всё же будут лгать тебе, будут тебя унижать... Ох, Госпожа, это слишком тяжело!

Анна.

Я не откажусь от своего намерения... Однако ты, если хочешь, можешь меня сопровождать... И тому, кто покажется тебе подозрительным, я тоже не буду доверять.

Хельмут.

Ты очень добра... Отныне ни один непорядочный человек не насладится тобою, ибо мне позволено тебя охранять.

Анна.

Не думаешь ли и ты, что я сумею помочь тому или другому большому мальчику, который не может долее сдерживать свои влечения, но и не знает, как ему найти девушку, поскольку все девушки ведут себя с ним непорядочно?

Хельмут.

Я нисколько не сомневаюсь, что ты поможешь таким...

Анна.

К рабам публичных девок я и подходить не буду, поскольку они вполне удовлетворены своими уродливыми удовольствиями... Да они бы и не поняли ничего, не смогли бы насладиться моею нежностью, ибо им ничего не надо, кроме ласк самого грубого свойства. Однако юноши, которые впервые отправляются к шлюхам, с колотящимся сердцем, и ожидают чуда, не должны обмануться в своих ожиданиях. (Хельмут целует ей руки.)

Хельмут.

Любимейшая Госпожа, ты так нежна и прекрасна! Клянусь, что никогда больше не стану молиться никому, кроме тебя... Ты совершаешь чудеса, распространяешь вокруг себя любовь... Рядом с тобой исполняются все желания, какие только могут возникнуть... Мне трудно называть тебя Госпожой, ибо ты - Бог. Но я и это понял: что Бог не бесполое существо, что иногда Он бывает женщиной, а потом снова - мужчиной; что Он чувствует, как мы все, чувствует всё - но только не так обесцвеченно, как, из-за своей непорядочности, чувствуем мы, люди: ведь Он-то каждое чувство прочувствовал сполна и до конца.

Я припадаю к твоим рукам, Госпожа, и сейчас искусаю их, ибо ты - Бог, а Бог сумеет до конца прочувствовать боль и блаженство моих зубов: поскольку догадывается, о чем они хотят Ему рассказать.

Анна.

Мальчик...

Та же зала, вечер.

Хельмут, Рука, Конрад, кошка.

Конрад (гладит кошку).

Дорогой паж, почему звери такие мягкие?

Хельмут.

Чтобы ты радовался им и любил их. Они ничего другого и не хотят - только нравиться тебе, и чтобы ты их гладил, и чтобы... не обижал. Плохих зверей вообще не бывает, только люди бывают неудавшимися.

Конрад.

Ах, бедные... Но ты правда думаешь, что кошка радуется, когда я ее глажу? Она ведь не может понять, когда я говорю, что люблю ее.

Хельмут. Она все понимает... Вспомни своего пса: он же в глазах у тебя прочитывает каждое желание - и спешит исполнить его.

Конрад.

Да, Лохмач умный.

Хельмут.

Ты не должен так говорить. Лохмач очень любит тебя.

Конрад.

Я его люблю еще больше: откладываю за обедом лучшие куски и потом отношу ему - а то и сворую для него что-нибудь на кухне.

Хельмут.

Ну и как - он радуется, когда ты ему что-то приносишь?

Конрад.

Он лижет мне руку.

Рука (который что-то строил на столе, подходит к Хельмуту).

Дорогой паж, а мне ты можешь сказать, почему лошади такие сильные?

Хельмут.

Ну чтобы им было нетрудно носить тебя на спине и вообще чтобы бегать, не уставая.

Рука.

В это я не верю.

Хельмут.

Почему?

Рука.

Наш вороной жеребец тоже сильный, но ты запретил мне садиться на него, и пугал, и говорил, что он не сможет меня хорошо катать. Этому я не верю, ты меня обманул, ведь он точно сильнее, чем кобылы: я же видел, как легко он заставляет кобыл стоять смирно, когда хочет поставить копыта им на спину.

Хельмут.

Я тебе говорил, что лошади так празднуют свадьбу.

Рука.

Это я запомнил и знаю теперь, как отличают кобылу от жеребца... И все-таки ты мне солгал.

Хельмут.

Солгал, Рука... Прошу, прости меня.

Рука.

Прощаю. Но для чего ты сказал неправду?

Хельмут.

Я не был уверен, что твоя любовь к жеребцу достаточно велика. Ты должен знать: если кто-то хочет ездить на жеребце - во всяком случае, если этот кто-то еще маленький мальчик, - он должен очень сильно любить животное, иначе оно не станет терпеть, что на нем ездят верхом. И больше того - мальчик должен доказать жеребцу свою любовь.