Анна.

Что ты несешь! Я тебя не понимаю... Я думаю, ты хочешь быть жестоким со мной!

Хельмут.

Вовсе нет... Но, если можешь, наберись терпения и послушай, что я скажу дальше.

Анна.

Постараюсь.

Хельмут.

Однако другие шлюхи оказались слишком дорогими, а зуд у этих бедолаг не прекращался, и потому они захотели вновь попытать счастья с тобой. Некоторые, правда, опасались, что при твоей дешевизне нельзя быть уверенным в отсутствии определенных болезней; но другие разуверяли их, ссылаясь на мнение некоего врача: что, мол, дорогие проститутки тоже опасны.

Анна.

Ты смеешься?! Ты корчишь гримасы! Но продолжай, продолжай!

Хельмут.

Продолжаю - услышав такое, я подошел и поприветствовал их.

Анна.

Ты сошел сума?!

Хельмут.

Нет, я все еще остаюсь при правде... Я поприветствовал их и попросил последовать за мной... Они согласились... Когда мы оказались в саду, я снова заговорил с ними и объяснил: я, мол, сожалею, что они такие подлецы, а дешевую проститутку держу не для них.

Анна.

Мальчик... Мальчик, я задыхаюсь от страха!

Хельмут.

В общем, на этом история завершилась... Сегодня вечером они наверняка не придут.

Анна.

Не упоминал ли ты еще кого-то, кто будто бы любит меня?

Хельмут.

Да, Госпожа, но заводить о нем разговор пока не время.

Анна.

Ну, пожалуйста... Мне так страшно.

Хельмут.

У меня горло перехватит, если начну говорить о нем...

Анна.

Ты не хочешь быть добрым!

Хельмут.

Ладно, тогда вспомни о том паже, которого забыли ослепить и лишить мужественности и которому довелось увидеть свою госпожу во всей прелести ее наготы. А он знал, что к ней в комнату приходят тайные любовники, которые наслаждаются ее страстностью, видят великолепие ее тела - но их не околдовывает весь этот блеск, и они потом покидают Прекрасную Даму, возвращаются на прежние пути... И вот этому пажу, давно подпавшему под колдовские чары Дамы, пришло в голову испытать самое ценное, чем все другие мужчины пренебрегали: быть рядом с ней, пока она не станет матерью. Каждый вечер он наблюдал, как она раздевается и принимает ванну. Он видел чудо: как ее тело вынашивало ребенка и, казалось, у него на глазах расширялось от такого избытка новой жизни. Он видел потом, как она родила... И лишился ума от столь великого счастья. (Бросаясь перед ней на колени.) Я и был тем пажом, Госпожа; это я, я познавал ритмический рисунок твоей красоты, я любил тебя безмерно - и пока другие спешили с тобой переспать, я дарил тебе свою душу. Постарайся меня понять, ибо то, что я хотел бы сказать тебе, для меня остается невыразимым: я тащил на своих плечах тяжелую любовь. Я подталкивал тебя ко все новым свадьбам, все новым наслаждениям, чтобы твоя жизнь наливалась соком... И всё мне давалось легко, Госпожа, и всё было драгоценно, потому что тебя, тебя я постоянно видел и мог даже целовать - всё давалось бы легко, если бы не вздымалась во мне неотвратимой угрозой моя горячая кровь. Я видел тебя, Госпожа, преклонял перед тобою колени, целовал твой округлившийся живот - а чувства мои тем временем взрывались... Да только зачем я об этом! На мою долю выпало то, что не досталось никому больше: мне была дарована милость - право служить тебе. И раз уж я пролепетал это, буду говорить дальше. Снизойди к моей просьбе: чтобы в будущем ты уважала мою любовь и смотрела на меня, пока другие будут познавать твое жаркое лоно... Я больше не в силах, как зверь, лежать под твоей дверью, пока другой с тобой спит... Если хочешь, накажи меня за это желание - я служил тебе полных семь лет и ждал срока, который ты назначала каждому, но для меня он был тяжел, как свинец... Я, правда, не знаю, что еще здесь произойдет. (Падает перед ней.)

Анна.

Мальчик...

Хельмут.

Выпори меня, чтобы моя жаркая кровь восстала, и осмелела, и попыталась мне помешать изливать на тебя - и в дальнейшем - мою любовь... Вели меня кастрировать - ослепление уже не поможет, ибо твой образ каленым клеймом впечатался в мой мозг... Иначе в следующую твою брачную ночь я стану юродивым, шутом... Ведь все сердце я уже отдал тебе, я больше не могу... даже если ты будешь плевать мне в лицо... Вели меня кастрировать, чтобы ты снова, забыв о всякой горечи, могла шутить с очередным возлюбленным!

Анна.

Мальчик...

Хельмут.

Что мне делать, если сегодня ты все же отпразднуешь свадьбу?

Вальтер Дорн (входит б залу).

Анна (вскрикивает).

О небо!

Хельмут (ей, просительно).

Успокойся, успокойся. Я постараюсь выдержать. Теперь все будет проще. Только мы оба должны набраться мужества.

Анна.

Что теперь будет? После того как ты сказал мне все это?

Хельмут.

Не волнуйся... Не надо.

Дорн (неуверенно).

Я пришел, потому что получил приглашение на этот вечер. Анна.

Вы действительно приглашены - если пришли, желая взять меня в жены.

Дорн.

Я пришел в связи с этим.

Анна.

И вы меня любите?

Дорн.

Со всем пылом, на который способен. Я не знаю, прав ли, прибегая в такой момент к словам, но дело в том, что кое-что смущает меня... Я здесь вижу человека, распростертого на полу... Я не знаю, есть ли такой обычай, что мужчина должен бросаться ниц перед женщиной... У вас другие глаза, не те, что я помню, - с более сумрачным взглядом... Но вы красивы. Вы очень красивы - настолько, что я не могу не плакать...

Хельмут (тихо).

Кастрируй меня, Госпожа.

Дорн.

Я думал, что в этот вечер буду говорить по-другому... Но здесь, у ваших ног, лежит мужчина... и не шевелится. Не знаю, молится ли он... Может, и молится; а вот я больше не могу искренне и пылко молиться... Только Богу, человеку же - нет. У меня в запасе еще много слов.

Хельмут (вскрикивает).

Кастрируй меня, Госпожа! Вот мой кинжал - все очень просто... Ты ведь знаешь, как устроены мужчины... И ему тогда не придется тратить столько слов... А ослеплять меня уже поздно!