– Ты всем веришь! Всем! Даже ей! Только не мне! – и с этими словами кинулась в воду.

Встретившись взглядом с девушкой, Левашов похолодел. Её глаза были наполненными такой нестерпимой болью, тоской и горечью, что ему сделалось не по себе. Душу Евсея охватило смятение, и он, замерев, лишь в растерянности смотрел, как река уносит Таяну всё дальше.

Прохор даже охнуть не успел, как пленница скрылась в воде. Стрельцы, бросив телегу, подхватили пищали и, намереваясь стрелять, подскочили к перилам.

– Не сметь! – взревел Евсей, и служивые опустили оружие. – Живой привести…

Поток, подхватив хрупкое девичье тело, поволок её вниз по течению, и в считанные секунды Таяна скрылась за излучиной реки.

– Как же это, Евсей Фёдорович! – в сердцах воскликнул Долматов. – Говорил же, нельзя девчонке доверять! А ты руки ей приказал развязать! – возмущался царский обыщик.

Плотно стиснув зубы, Евсей угрюмо молчал, и Прохор лично взялся снаряжать погоню за преступницей. Отряд разделился. Пара стрельцов осталась освобождать дорогу, одна часть людей во главе с Прохором намеревалась обследовать правый берег реки, а преследование по левому хотел возглавить Евсей, но Божена запротестовала:

– Ты оставишь меня одну на дороге?! – капризно надула она губы, и Прохор, с подозрением взглянув на княжича, согласился:

– Оставайся, Евсей Фёдорович. Без тебя управимся. А то, неровен час, разбойнички панночку обидят, – остановил он Левашова. Честно говоря, дядька вовсе не хотел, чтобы Евсей отправился на поиски беглянки. В душе он не доверяя племяннику. «Окрутила чёртова ведьма парня» – досадовал Прохор, а вслух добавил: – Вечером встретимся в деревне. Здесь по дороге недалече.

Левашов остался и, стоя на мосту, напряжённо вглядывался в стремительные тёмные струи реки. Но княжич не видел воду, он не мог забыть безумную обиду в глазах девушки, а в ушах звенели её слова: «Ты всем веришь! Всем! Только не мне!» Таяна не крикнула, а гневно швырнула в него свою боль и отчаянье, и у Евсея просто мурашки пробежали по коже. «Так не лукавят» – вздрогнуло его сердце.

Стрельцы давно скрылись в прибрежных зарослях, а он продолжал разглядывать реку. Евсей не понимал, чего ему хочется больше: чтобы служивые догнали Таяну или всё-таки чтобы её не нашли. Продолжая размышлять, Левашов хмурился, но тут к нему подошла Божена и, прижавшись к плечу, хмыкнула:

– Если и утонет, не велика потеря.

– А как же суд? Пан Залеский требовал её к нему доставить, – глядя на невесту, прищурился княжич.

– Ничего, и без неё осудят, – скривилась она. Божена втайне ревновала девушку к Болеславу. Она видела, какими похотливыми глазами кузен смотрел на простолюдинку. А потому подобному повороту событий панна даже порадовалась.

Левашов более внимательно взглянул на женщину и, заметив жестокое торжество в её лазах, неожиданно ощутил коварную сущность своей невесты. «А может, Таяна всё же говорила правду? – задумался Евсей. – И ребёнка Божена ждёт совсем не от меня?»

Мост, наконец, освободили для проезда, и Левашов, сопровождая карету с невестой, продолжил путь. Сзади громыхала теперь уже пустая телега, а Евсей всё размышлял над словами Таяны. Добравшись до деревушки, путники остановились и попросились на постой. Левашов с тревогой ожидал возвращения Прохора и стрельцов, но ночь окутала землю, а служивые так и не появились. Отправляясь на ночлег, Божена многообещающе взглянула на княжича:

– Я буду ждать тебя, – промурлыкала она ему на ухо.

Проводив кокетку, Евсей только хмыкнул. Ну не тянуло его к ней! Ну ни капельки! Он не понимал, как раньше полячка увлекала его? Томные и откровенные заигрывания женщины теперь даже раздражали, и княжич неожиданно осознал: «Где же были мои глаза? Она же насквозь порочна».

В соседней избе знатному гостю хозяева предоставили лучшее место и, застелив свежим бельём постель, сами отправились почивать на сеновал. Левашов не противился, ему очень хотелось побыть одному.

Деревенька, устало затихнув до утра, быстро угомонилась, за окошком разносился лишь редкий собачий лай, да сверчок трещал где-то в углу. Княжичу вновь не спалось. Беспрестанно ворочаясь на тюфяке, он пытался забыться, но в ушах продолжали звенеть слова Таяны. Вдруг за печкой что-то зашуршало, и оттуда показался маленький лохматый старикашка. Ростом незнакомец был с четырёхлетнего ребёнка, а в руках держал серый некрашеный валенок. Карлик разжёг лучину и, недовольно бормоча под нос непонятные слова, взялся чего-то искать. Пошарив по стене, он довольно крякнул:

– Ах, вот оно где, – и выудил из неоткуда шило.

Евсей пошевелился, и старикашка подскочил:

– Кто тут? – уставился он круглыми жёлтыми глазищами.

Левашову сделалось не по себе. На лице незнакомца кроме этих глаз и пухлого большого носа больше ничего разглядеть было невозможно, всё скрывала всклокоченная борода. «С такими глазами он, наверное, не хуже кота в темноте видит» – подумал Евсей.

–Да, я действительно ночью не хуже, чем днём вижу, – хихикнул старикашка, и княжич растерялся: «Как он узнал?»

Левашов хотел было подняться, но неожиданно осознал, что не может даже пошевелиться, его точно придавило пудовым грузом и сковало невидимыми путами. Карлик хмыкнул:

– Лежи, лежи, гость дорогой. Дай-ка я тебя получше рассмотрю, – он подошёл почти вплотную и оценивающим взглядом окинул княжича. – Хорош, – одобрительно прищурился дед. – Прямо добрый молодец. Да только что-то гложет тебя? – проницательно отметил он и вернулся обратно к печке. Забравшись на лавку, старичок положил валенок на колени и взялся его подшивать. – Вишь прохудился, а к зиме загодя готовиться надобно, – деловито уточнил он и зыркнул в сторону Евсея. – Ну, чего молчишь-то? Давай, рассказывай.

– Так что рассказывать?

– Как что? Всё, что гложет тебя.

Княжич задумался, он вовсе не собирался открываться первому встречному, но неожиданно для себя начал говорить. Левашов выложил всё: и про Таяну, и про Божену, и про страшные обвинения, и про свои сомнения. Шустро орудуя шилом, старичок не перебивал гостя, а, внимательно слушая, иногда неопределённо кряхтел и сверкал круглыми кошачьими глазищами.

– Так вот не знаю, что мне делать и кому верить, – закончив, вздохнул Евсей.

– Дурень ты, – хихикнул дед. – Сердцу верить надо, княже.

– А как же показания? Бумаги? – растерялся Левашов.

– Бумаги, – фыркнул старик. – Я тебе какую хошь бумагу сделаю, – и неожиданно выудил из-за пазухи свиток. – На, читай!

Евсей не понял, когда он успел подняться и сесть, но его рука уже сжимала пергамент. Развернув его, княжич пробежал по строчкам и с удивлением вылупился на незнакомца. Заметив замешательство гостя, дед хихикнул:

– Что, не похож? – озорно прищурился он.