и… в какой-то момент меня словно затягивает в Бена. Как будто мы с ним становимся одним человеком. Тьма, исходящая от Бена, все сильнее сковывает мои руки и ноги и тем самым подталкивает меня к черному омуту хаоса. Я упираюсь и пытаюсь вновь позвать Оливию, но… на последней секунде сдаюсь. Мои мышцы слабеют, и я оказываюсь в шкуре Бена.

– Оливия… – наконец-то могу я выговорить ее имя.

Я тянусь обнять ее, но тело меня не слушается.

Девушка поднимает глаза, одаривает меня теплым ласковым взглядом, протягивает к моей щеке хрупкую руку, и… я понимаю, что это не Оливия!

Передо мной стоит моя покойная мать. На ней темное строгое платье, в котором я ее похоронил. Ее кожа серая, щеки впалые. Темные волосы собраны в высокий пучок. Щетиной упираюсь в ее нежную маленькую ладонь. Мать делает шаг ко мне и говорит:

– Ты должен найти в себе силы идти дальше.

– Мама…

Мама быстрым движением приставляет указательный палец к моим губам, требуя, чтобы я замолчал. Она водит своими карими глазами по моему лицу, оглядывая каждый сантиметр, каждый дюйм кожи. Она не постарела ни на день. Все такая же молодая женщина, только бледнее. Такие же большие карие глаза, тонкие губы и чуть вздернутый носик. Мне даже кажется, что я слышу аромат ее духов. Я до скрежета под ребрами соскучился по ее голосу и мимике, по ее теплым объятиям по вечерам и вкусному пирогу с рыбой, который она готовила нам с Беном по четвергам и субботам. По ее мудрым советам, которые получал от нее, когда оказывался в тупике. По ее нежной улыбке и радости в глазах, когда окончил институт с отличием. Сердце раскалывается на части – от горя и от того, что я был бессилен. Я не смог ее спасти. Я мог быть лучшим сыном.

– Майкл, ты многого не знал о себе. Но сейчас не время проявлять гордыню.

И вновь я не могу вымолвить ни слова, хотя мысли льются через край. Я замер, будто надо мной вершится правосудие.

В темных глазах матери появляется печаль. Она обхватывает мое лицо маленькими ладошками и говорит:

– Тьма под красивой оберткой… это не ты.

Слова матери звучат все тише и тише.

– Ты – то, что должно разрушить тьму… Послушай меня, Майкл. Ты найдешь все ответы там, где никогда не поднимется твоя рука. А яркий алый спутник поможет тебе.

Я уже не слышу, что говорит мать. Могильная тишина заполнила мой слух. Внеземные силы отрывают меня от земли, и я отдаляюсь от нее все дальше и дальше, пока тьма полностью не поглощает горизонт.

* * *

Этот сон я вижу пятую ночь подряд. Пятую ебучую ночь подряд пытаюсь понять этот высер мозга. Скорее всего, кошмар, который повторяется каждую ночь, – это побочное явление от препаратов, которые мне вкалывают.

В больнице тоскливо и скучно. У меня одноместная палата, и от этого только противнее. Из развлечений – телевизор, который ловит только детские каналы. «Просто ебануться! Во взрослой палате, где должны показывать порноканалы, антенна ловит только мультики». От этой мысли мне становится печально, поэтому я отвожу взгляд от окна и поднимаюсь с кровати. Совсем недавно медсестра поставила мне капельницу, и по-хорошему мне надо бы лежать и не подвергать себя лишним телодвижениям, но я отлежал всю жопу.

Палата просторная. Отдельный санузел с дешманской душевой кабиной. Есть небольшой стол, шкаф, просторная кровать (спасибо, хотя бы на ней не сэкономили), телевизор, небольшой холодильник и… унылый белый цвет.

Мне дурно от такой яркой картинки перед глазами. Проморгавшись, следую в уборную, таща за собой идиотскую каталку с капельницей. Умываюсь прохладной водой и разглядываю свое лицо. Ссадины заживают неплохо, а вот что касается огромного фингала под глазом с гематомой во всю щеку – это, конечно, проблема. По словам дока, придется провести еще несколько дней в этой проклятой палате, прежде чем меня выпишут. Вытираюсь полотенцем и направляюсь обратно к кровати, у которой разместились различные датчики и прочая медицинская хрень, которой меня насилуют каждый день по расписанию.

Не успеваю я насладиться унылым видом из окна, как за дверью слышатся голоса. Охрана лениво открывает дверь, заглядывает внутрь, чтобы убедиться, что я не сбежал с одиннадцатого этажа, и впускает медсестру.

– Спасибо, – благодарит она охрану.

– Если что, мэм, мы за дверью.

– Да-да, – отвечает она. Закрыв за собой дверь, поворачивается ко мне. – Ну здравствуй, Майкл.

Я молча стою у окна, лениво опираясь на стойку с капельницей, и внимательно осматриваю мою гостью.

– Зачем пришла?

– А что, мне уже нельзя навестить бывшего мужа?

– С каких это пор такие, как ты, навещают тех, кто, по их словам, испортил им жизнь?

Клэр мило улыбается и прячет взгляд. Она выкрасила волосы в пепельно-белый цвет, и это добавило ей возраста. Медицинская форма чересчур мешковата для ее фигуры. Я с опаской наблюдаю за гостьей, которую не видел уже год, а то и больше.

– Брось, Майкл. Мы с тобой не чужие друг другу.

– Ты это другому заливай, – твердым голосом заявляю ей. – Что тебе нужно?

– Да так… – Она оглядывает палату, а затем останавливает свой холодный взгляд на мне. – Услышала, что Бен вернулся из тюрьмы.

– Ты опоздала с информацией.

Делаю паузу, следя за реакцией Клэр. Но та непоколебима. «Не припомню, чтобы видел ее такой холодной и расчетливой. Однако стервой она всегда была, этого в ее характере ни убавить ни прибавить», – размышляю я, переваливаясь с ноги на ногу.

– Тебе не место в этой игре.

– Почему ты так решил?

Клэр складывает руки на груди, буравя меня своими зелеными глазами.

– Подумай о наших детях, – заявляю ей, выпрямляя спину.

– Раз уж ты заговорил о детях…

Я наблюдаю за бывшей женой и вижу, как она кокетничает со мной, держа дистанцию. Почему-то в голову закрадывается крошка сомнения.

Ее голос начинает дрожать.

– Когда ты в последний раз видел своих детей?

Клэр специально подчеркивает предпоследнее слово, чтобы задеть меня. И, на удивление, ей это удается.

– Ты же знаешь, что у меня много дел…

– Хорошо, но где ты был, когда росли твои дети? Где был великий и непоколебимый Майкл Ким, в котором нуждались твои дети?! ГДЕ?!!

– Клэр, не начинай…

Совесть режет меня прямо по открытой ране, только что нанесенной бывшей женой.

– Я всегда обеспечивал тебя и детей всем, чем только можно.

– Детям не деньги нужны, Майкл. – Она делает шаг вперед и продолжает заигрывающе смотреть в мои глаза. – Детям нужны настоящие родители.