Газеты теперь пропагандировали сопротивление Гитлеру, даже если это приведет к войне. «Как можно надеяться умиротворить боа-констриктора?» – вопрошал один журналист. Угрозу фашизма в конце концов признали все. «В другой раз мы должны его остановить, – толковали люди в пабах по всей стране. – Нам придется сказать ему “Стой!”. Придется воевать».

Даже Чемберлен запел по-другому. В публичных речах, произнесенных после аннексии Чехии Германией, он ставил вопрос ребром: «Это последнее нападение на маленькое государство? Или будут еще?» Теперь и премьер-министр видел, что политика умиротворения провалилась. Он также предупредил Гитлера, что Британия «соберет абсолютно все свои силы, чтобы принять участие в сопротивлении» любым попыткам «господствовать в мире с помощью силы». Глава кабинета подкрепил свои слова действиями, объявив о мобилизации 200 000 человек для полугодовой военной подготовки.

Кроме того, Чемберлен предпринял выдающийся дипломатический шаг: когда поступили отчеты о дислокации немецких полков у польской границы, премьер-министр пообещал Польше защиту ее независимости, и Франция вскоре последовала примеру Британии. Этот жест был нехарактерно смелым для Чемберлена и вообще беспрецедентным для любого премьера мирного времени. А еще – необычайно поспешным, поскольку ни у британских, ни у французских войск не было прямого доступа к польским границам. Более того, сейчас, с поддержкой одной только Франции, Британия находилась в более слабом положении, а год назад вступить в альянс против Гитлера готовы были и Россия, и Чехословакия. «Я никак не могу понять, – сокрушался в парламенте 76-летний Ллойд Джордж, – почему, прежде чем брать на себя такие обязательства, мы не договорились с Россией… Ввязываясь в это без помощи России, мы шагаем прямиком в капкан». Черчилль и лейбористы соглашались и снова требовали «Великого союза против агрессии», включающего СССР. Однако Чемберлен не рассматривал Советскую Россию как стоящую военную силу и глубоко ненавидел коммунизм. «Я не верю их мотивам, – говорил он, – по-моему, они совершенно не разделяют наше понимание свободы». Поразительный контраст с его подходом к Гитлеру и Муссолини.

Тем не менее в первом полугодии 1939 года переговоры между Британией и Советским Союзом состоялись. Британцы хотели русской военной помощи в случае, если таковая понадобится или самой Британии, или Польше; русские же стремились к более общим и взаимным гарантиям в противостоянии германской агрессии. Обсуждения, которые администрация Чемберлена вела без всякого энтузиазма, ничуть не усыпили подозрения с обеих сторон и, возможно, рассматривались британской стороной всего лишь как рычаг давления на Гитлера, чтобы вернуть его за стол переговоров. В этом случае Чемберлен был готов предложить канцлеру Германии контроль над Данцигом, экономическое влияние в Африке и Восточной Европе – то есть именно то, чего больше всего опасались русские.

И снова надежды премьер-министра не оправдались. Вместо того чтобы продолжить обсуждения с Британией, Германия вступила в собственные переговоры с Советским Союзом. Новость о заключенном пакте Британия встретила с чувством глубокого ошеломления. Члены парламента от консерваторов, рассматривающие нацистскую Германию как гораздо меньшее зло, чем Советская Россия, чувствовали себя преданными Гитлером, а левые – Сталиным.

На публику Чемберлен провозглашал, что Британия намерена выполнить данное Польше обещание, а втайне пытался отвлечь Гитлера от этой страны посулами экономических выгод. На саму Польшу оказывали давление, пытаясь заставить ее отдать Данциг Германии, но поляки твердо стояли на своем. Гитлер, сомневаясь в том, что Британия и Франция окажут Польше военную помощь, рассчитывал снова обмануть врагов успешной, но не слишком масштабной военной операцией, после чего последуют переговоры с Британией и Францией, где они опять согласятся с его требованиями.

1 сентября 1939 года немецкие отряды вступили на территорию Польши, а военно-воздушные силы атаковали Варшаву. Британия ответила тем, что поставила Гитлеру условие для переговоров по решению «польского вопроса» – немедленно вывести войска. Когда Чемберлен на следующий день изложил этот план в палате общин, его встретила гробовая тишина. Артур Гринвуд, замещавший приболевшего Эттли на посту лидера лейбористов, потребовал, чтобы премьер-министр немедленно предъявил Германии ультиматум: «Каждая минута промедления сейчас означает человеческие жертвы, ставит под угрозу наши национальные интересы, ставит под угрозу самую основу национальной чести». Чемберлен согласился, и в 9 утра следующего дня правительство отправило ультиматум. Когда вышли два часа, отведенные на его исполнение, Британия оказалась в состоянии войны с Германией. Вскоре к ней присоединились Франция, Индия, колонии и доминионы. Ирландия, объявившая себя независимым государством в 1937 году, использовала свое право на нейтралитет.

3 сентября 1939 года над Лондоном завыли сигналы воздушной тревоги; мешки наполнялись песком, тысячи детей эвакуировались из столицы в сельскую местность. Они толпились на платформах лондонских вокзалов, сжимая коробки с противогазами, а в небе над ними разразилась чудовищная гроза. Все это необычайно сильно отличалось от атмосферы 1914 года. Не было никакого ликования, никакого энтузиазма. А то, что было, писательница Вера Бриттейн описала так: «Случилось ожидаемое, и все приняли это с философским пессимизмом».

29

Большие перемены

Если и вправду в Англию пришла война, то сделала она это как-то на удивление робко. К возможным последствиям налетов готовились очень интенсивно – в одном только Большом Лондоне оборудовали два миллиона больничных коек. Однако целых восемь месяцев никто не видел, не слышал и не ощущал ужасных бомбардировок. Слухи о войне едва доносились. Затемнение работало, дети приготовились к отъезду, для населения ввели продуктовые пайки, но где же враг?

А у врага хватало других забот. Вплоть до 1938 года нацисты не рассматривали перспективу войны с Британией всерьез. К примеру, они даже не попытались определить самые уязвимые или самые значимые объекты. Германская разведка проявила не характерный для нее любительский подход. В любом случае, прежде чем ввязываться во что-то другое, надо было закрепить за собой Польшу. Польша, чья армия сочетала большую храбрость и скудное вооружение, очень скоро пала и сгорела. Поляки очень радовались тому, что Британия объявила войну агрессору, вот только пока на польские города падали бомбы, британские и французские дивизии во Франции ничего не предпринимали. По численности войска союзников превосходили противника в соотношении два к одному, и тем не менее все их достижения сводились к краткосрочному вторжению в Саарскую область, принадлежащую Германии. В действительности это «вторжение» лишь убедило немцев в нерешительности союзников (если вдруг требовались еще какие-то доказательства). Главнокомандующему польской армией передали, что линия Зигфрида[61] прорвана и операцию «необходимо отложить». Первое было просто ложью, а второе – одним из тех горьких эвфемизмов, которые будут характерны для всей войны. Так почему же Британия и Франция, обязанные по договору «в течение двух недель» выступить против Германии, продолжали стоять в стороне? Французы под командованием генерала, полагавшегося на стратегию предыдущей войны, чувствовали себя неготовыми, а британцы по-прежнему не могли прийти к единому мнению.

В это время один немецкий государственный деятель написал: «Фюрер и Геринг намерены