Мы имеем честь сказать Вам, что у Вас есть друзья, на которых Вы можете рассчитывать. После этих уверений мне остается только назвать себя Вашей любящей Марией».

Из Павловска в письме от 5 (16) мая 1785 года: «Господин граф. Я льщу себя надеждой, что Вы найдете большую заслугу в моих письмах: то, что они у меня редкие, и, следовательно, их прочтение Вам редко докучает. Вы скажете, что это поведение остроумной женщины, которая, не умея дать ни малейшего интереса своей переписке, обладает хотя бы достаточно здравым смыслом для того, чтобы это почувствовать. Мне всегда приятно получать Ваши письма, господин граф, хотя, как всегда, я их иногда критикую, я Вам даже открыто скажу, что наслаждение возможности их критиковать даже добавляет к наслаждению их получать. Например, когда я нахожу очень красивое выражение в Вашем письме, мне всегда приходит в голову мысль, что друг Монтень Вам его подсказал, и когда Вы уверяете каноника Энена, что Вы не знаете, где расположен Ваш живот, то мне думается, что Вы проявляете недостаток знания о себе и о своих недугах, который не естественный и даже не должен был бы существовать: следовательно, господин граф, если Вы не хотите попасть под такие упреки, я Вам советую как друг поехать в Маен к старому Гофману (неразб.), рассказать ему подробно обо всех Ваших недомоганиях, просить у него совета и, главное, действовать по его советам. У Вас от этого будет двойное преимущество, во-первых, Вы немножко лучше будете знать анатомию, и, во-вторых, Вы вылечитесь от всех своих недугов, что я искренне желаю, так же как и наш великий князь, который Вас уверяет о своей дружбе и памяти о Вас. Хотя моей дочери Марии уже исполнилось три месяца вчера, и благодарить Вас за поздравления о рождении после столь долгого времени звучит как подать горчицу после ужина, я Вас тем более прошу принять (мою?) благодарность. Мое здоровье действительно пострадало от этого похода, который был трудный, мне трудно было поправиться, но деревенский воздух чудесно действует. Ваша любящая Мария» (Там же. Пер. с фр. яз. – Мод Мобияр).

В письме от 4 (15) декабря 1785 года Мария Федоровна писала:

«Господин граф: я Вам сегодня скажу только в двух словах, что мама была восхищена ужином, который Вы ей дали, что она говорит, что там веселилась как нельзя лучше и что, наконец, она благодарна тем вниманием, которое Вы постоянно к ней проявляете. Вы очень хорошо знаете о моей чрезвычайной нежности к моей доброй и нежной матери и поймете, как я могу оценить все доказательства привязанности, которые Вы ей даете и которые Вам дают новое и действующее право к моей благодарности и к тому чувству уважения, с которым я [остаюсь].

Ваша очень любящая Мария» (Там же. Пер. с фр. яз. – Мод Мобияр).

«Сегодня утром проснулась и полчаса вспоминала бал… Нежная привязанность, которую Вы испытываете ко мне, вызывает ответные чувства» (Там же).

Большой интерес вызывает письмо Павла Петровича графу Николаю Румянцеву, написанное в те же годы: «Я Вас очень ценю и чувствую, что Ваше признание происходит от сердца настолько, что никакая осторожность меня не удержит. Недавно я говорил кое с кем и пришел к выводу, что нужна другая эпоха, чтобы хорошо жить такому, каков я есть, так как я далек от безразличия, потому что это очень грустное занятие.

Мы блуждаем Бог знает где. Я нахожусь здесь с прошлой пятницы, если Вас это может заинтересовать. Завтра исполняется ровно год с того дня, как мы расстались, но мне кажется, что наша дружба останется такой же крепкой. Мой друг, может, спастись бегством?

Любите немного вашего друга. Павел».

3. Европейские противоречия

Румянцев был аккредитован в конце 1781 года при трех духовных курфюрстах и при пяти имперских округах, именно юго-западных – верхнерейнском, нижнерейнском, швабском, франконском и вестфальском. Имел верительные грамоты к владельцам Вюртемберга, Цвейбрюкена, Бадена, Аншпаха и обоих Гессенов.

12 (23) декабря 1783 года Николай Румянцев писал Екатерине II: «Прусский король весьма недоволен своим положением. Сближение двух императорских дворов (России и Австрии. – В. П.) почитает он для себя опасным, и готов бы был с Россиею союз порвать, но нигде таковой потере замены не находит. В Англии склонности не видит, а с Франциею тесного сближения опасается, почитая сию державу совсем расстроенною в казенной ее части, рассуждая притом, что не можно ему на твердый союз надеяться с государством, в котором австрийского дома королева большую инфлюенцию имеет, где министерство часто переменяется, и что таковой союз вреден; наконец, и потому, что, по истечении недолгого отдохновения, Англия, конечно, Франции войну объявит для возвращения потерянной славы и мощи. Остаются северные державы, но сделанные о том слегка попытки были без успеха, и король уведомлен, что будто бы при свидании вашего императорского величества с королем шведским говорено было о фамильном в севере трактате, опасаются, сказывают мне, чтоб такое намерение, исполняясь, не прибавило весу в пользу двух императорских дворов». Фридрих решился «остаться при собственной своей силе, умножая свои войска весной за 30 тысяч». Он решился «ждать, удовольствуясь заявлением Испании и надеясь на Сардинию, Венецию и часть самых мощных в Германии владетелей, что они пристанут к войне при нарушении равновесия». Еще об одной детали в германской жизни сообщает Румянцев Екатерине II в апреле 1786 года: «Английский король личное и особливое к германским делам прилепление оказывает, желая частые и подробные получать известия о всяких до здешнего края касающихся мелочах. Ганноверский кабинет, лаская сей страсти, почти еженедельно отправляет к нему курьеров. Понятно, что в Англии народ и министерство осуждали короля за творимые им поступки в качестве ганноверского курфюрста».

Фридрих II никак не мог понять крутых изменений в европейской политике. Только вчера Екатерина II уверяла его в союзническом долге, а сейчас отказывается от союза? Недоумевая, он спрашивал графа Гёрца и других дворцовых приближенных: «Никак не могу понять: я в союзе с Россией или нет?» Льстивые голоса раздавались в ответ на этот язвительный вопрос: «Да, все еще продолжают уверять в этом». В итоге Фридрих приходил к странному выводу. «Чего, кроме химер и невозможных предложений, ожидать от головы фантастической женщины!» – говорил он о российской императрице.

А между тем союз между Россией и Австрией уже существовал.

В июне 1782 года начались волнения в Крыму. 5 сентября 1782 года Екатерина II известила князя Голицына о том, что преданный России хан Шагин-Гирей под давлением Порты и