под именем графа и графини Северных, должны на днях прибыть во Франкфурт. Это побудило Румянцева выехать им на встречу в Люттих и сопровождать их в поездке чрез Спа в Аахен и Франкфурт и состоять при Их высочествах во время пребывания их в этом городе, а после сопровождать Их высочества через Дармштадт в Монбельяр, а затем также к Штутгартскому двору» (РБС. Т. 16. С. 496).

«В Монбельяре они могли отдохнуть от этикета, – писал П. Моран в книге «Павел I до восшествия на престол» (М., 1912). – Они прибыли туда в конце июля. Обитатели небольшого вюртембергского двора и гости проливали радостные слезы и заключали друг друга в объятия. В этюпских садах состоялись восхитительные прогулки; памятники попадались на каждом шагу; небольшие храмы, скрытые в зелени, каменная скамья, дерево вызывали воспоминания, излияния. В память об этих прекрасных днях в середине парка воздвигли жертвенник и вырезали на нем очень чувствительные стихи».

У немецких князей часто проявлялась чувствительность сердца и быть растроганным не считалось обидным. Павел испытал эту сентиментальную чувствительность, которая проникала во двор Монбельяра. «Вот уже неделя, как мы живем семейной жизнью, – писал он графу Румянцеву, – то, что я испытываю, совершенно ново для меня. Это счастье, источник которого – сердце, а не рассудок» (Шумигорский. С. 228; РА. Т. 11. С. 28).

В это время Николай Румянцев был приглашен в Монбельяр, прошелся по всем очаровательным местам этого прекрасного парка, любовался цветами вместе с Марией Федоровной, которая находила места, скрывавшие их надолго. Здесь Мария Федоровна полностью была покорена обаянием графа Румянцева. Она была сдержана, понимая свое высокое положение в свете, но в Этюпе у нее были такие уголки, которые хранили даже ее детские тайны. Граф Румянцев не скрывал своих чувств, давно, еще в Петербурге и в садах Царского Села, граф признался в своих чувствах, но многие обстоятельства сдерживали их взаимную тягу друг к другу, а теперь – совсем другое дело. Они надолго оставались одни в уютном убежище, сопротивление было минимальным.

Это происходило чаще всего тогда, когда великий князь отсутствовал по делам. Он ничего не замечал, потому что великая княгиня и с ним была по-прежнему ласкова и терпелива, несмотря на полную антипатию к великому князю, оказавшемуся некрасивым и малого роста, что несколько лет тому назад она совершенно не замечала. Точнее, замечала, но блеск нового положения в обществе на какое-то время закрывал от нее реальность. А тут…

В январе 1783 года Павел Петрович и Мария Федоровна приехали в Штутгарт, а вместе с ними вся придворная обслуга, в том числе и Николай Румянцев. Для встречи почетных гостей съехалась чуть ли не вся германская княжеская рать, испытывая «особливую преданность к их императорским высочествам».

Во время длительного путешествия великокняжеской четы граф Румянцев порой сопровождал их, бывали и свидания с Марией Федоровной наедине, когда великий князь, увлеченный международными проблемами, беседовал с высокими деятелями, всякое бывало, но об этом не осталось никаких документальных свидетельств. Только письма Марии Федоровны графу Николаю Румянцеву, в которых она не скрывает своих чувств; ведь она вовсе не предполагала, что эти письма сохранятся для публикации.

Исследователи и биографы Т.А. Соловьева и В.А. Лопатников впервые опубликовали эти письма (Рукописное наследие деятелей отечественной культуры XVIII – ХХI вв. Материалы Международной научной конференции. СПб., 2007).

«Я воспользовалась днем отдыха, чтобы выразить, господин граф, то удовольствие, которое доставило мне Ваше письмо, – писала Мария Федоровна Н.П. Румянцеву 5 мая 1782 года. – Оно имело бы еще больше преимуществ, если бы я не заметила в нем несколько придворную речь, так как, прочитав более внимательно это письмо, убеждаешься, что начало его – это комплимент, середина – комплимент и конец – комплимент. Вы знаете мой почерк, господин граф, и знаете также, что я люблю немного покритиковать, но совсем безобидно, что является для меня, как я полагаю, прекрасным качеством.

В следующий раз, если Вы еще окажете мне честь написать письмо, я рекомендую больше простоты, но я совсем не права, рекомендуя Вам отдаление от помпезного немецкого двора. Вы поразмышляйте об этом сами. Меня значительно больше интересуют Ваши письма к Вашей бабушке. Я очень рада, что Вы предоставили мне возможность с ними познакомиться. Мне доставляет особое удовольствие Ваша привязанность к маме. В (имя неразборчиво) Вас приветствует и хотела бы, чтобы Вы освободили ее от стыдливости признаться Вам в своих чувствах, которые она к Вам питает. Друг, влюбленный до потери таланта. Это все о мадам С. (неразборчиво)».

На самом деле я совершаю ошибку, не извлекая из этого выгоду. Я заканчиваю эти строки уверениями в моем огромном уважении. Ваша очень любящая Мария» (ОР РНБ. Ф. 655 (пер. с фр. яз. – Н.П. Квирквелия).

«Я Вам пишу несколько строк, – писала Мария Федоровна 18 сентября 1783 года из Зимнего дворца, – господин граф, чтобы сообщить Вам новости о нашем дорогом маршале Салисьене, который оправился от болезни, но в течение нескольких дней он доставлял нам много волнений, но я всегда надеялась, что он поправится.

Ваш брат приехал помолодевшим и посвежевшим (но без хороших манер, что делает его стеснительным).

Мы находимся здесь с пятницы и ломаем головы: куда пойти и чем заняться… и поскольку здесь мы находим только нашу комнату, нам грустно.

Ваша очень любящая Мария.

Р. S. Великая княжна Александра становится красивой, как ангел. Она проявляет хороший уступчивый характер, никогда не плачет и всегда весела. Наконец, она приветствует Папу и Маму» (своего мужа она всегда называла «великий князь». – В. П.).

«Господин граф! – писала Мария Федоровна графу Румянцеву 25 октября 5 ноября 1784 года. – Обычно говорят, что Луна и Планеты мало влияют на наше сознание, большое преимущество имеет Солнце, что воображение обостряется большим ветром и что по принципу противоположности становится немного красивее, чем обычно.

Сейчас земля серая, влажная, и я с трудом заметила дневной свет. Вот настоящая картина сегодняшнего неба. <…>

Я познала цену Вашего отношения, и я преподношу Вам свой комплимент с пожеланиями поступать так почаще. Вы очарованы Н. и К. Я Вас прошу принять во внимание, что тот, кто способен на большие дела и вдруг на самые ничтожные, и это в тот момент, когда он кажется обманутым самим собою, он очень близок к падению. Вот почему, господин граф, я бесконечно люблю заурядное. Я не позволяю себе скучать, чтобы никогда не опускаться. Такое поведение, если оно не содержит в себе ничего грубого, имеет нечто солидное, то есть то, что является для меня самым