Потемкин. А, вот вы опять возвращаетесь к вашим нежностям с мусульманами! Согласитесь, что я недаром иногда называю вас Сегюр-эффенди.

Между тем приходит известие о набеге татар на Кубани, сильно раздражившее Екатерину. Сегюр попался на глаза Потемкину.

Потемкин. Согласитесь же, наконец, что существование мусульман – истинный бич человечества. А между тем стоит только сговориться трем-четырем великим державам – и нет ничего легче, как прогнать этих свирепых турок в Азию и освободить от этой язвы Египет, Архипелаг, Грецию и всю Европу. Разве такое предприятие не было бы справедливо, полезно, религиозно, нравственно, геройско? (Обращаясь лично к Сегюру): Если бы вы лично содействовали столь желанному соглашению и если бы Франция получила на свою долю Кандию или Египет, разве вы бы не были достаточно вознаграждены? Разве не могло бы случиться, что вы были бы назначены правителем одной из этих завоеванных стран?..

Сегюр. Это лишь игра вашего воображения. Да и ваш дражайший союзник не согласится. Помнится, император сказал как-то:

«Я не могу забыть страха, который не раз внушали Вене константинопольские тюрбаны; но я еще более боюсь иметь соседями каски и шапки».

Потемкин. Правда. Но это вина всех нас. Мы всегда умеем дружно действовать на зло человечеству и никогда ко благу его» (Записки графа Сегюра о России. См.: Трачевский. С. 390–392).

Трачевский сообщает, что деятельность Союза князей приносила свои плоды, готовили плоды будущего, а деятельность Николая Румянцева «становилась все затруднительнее и несноснее»: «Напрасно он колесил по Германии, со свойственной ему неутомимостью, и сплетничал фюрстам друг на друга. Несмотря на то что теперь он возил с собой уже не один майский циркуляр Екатерины, но и 10 000 рублей, присланных ему «для пользы служения своего здесь», его везде встречал нелестный прием. Его единственным утешением оставались ничтожные письма герцогини Цвейбрюкенской да сомнительная дружба герцогов Вюртембергского и Мекленбургского» (Письмо Румянцева Остерману от 19 (30) мая 1786 года).

Скончавшийся в августе 1786 года Фридрих II оставил много нерешенных задач.

«Я узнал наверно, – писал Николай Румянцев своему брату в Берлин в сентябре 1786 года, – что новый король Прусский ненавидит римского императора и негодует на нашу императрицу за учиненный, по его словам, ему холодный в Петербурге прием; также он особое радение имеет о германской лиге, и, когда покойный король при дверях гроба находился, он тогда уже, будучи еще наследным принцем, тайные имел переговоры и свидания в некотором саду с принцем Дессауским, коего пребывание в Потсдаме никому, как сказывают, не было известно, и что на сих свиданиях рассуждаемо было о мерах вредить в империи венскому двору».

При поддержке нового прусского короля Фридриха-Вильгельма II, готового пойти на все «хитрости и зловредные подвиги», чтобы погубить Иосифа II, выступил с обширным меморандумом министр Герцберг, в котором обрушился на Австрию с главным обвинением, что она хочет установить в Германии абсолютизм, захватить польскую корону, то есть установить «всемирную монархию на Европейском материке». Но Пруссия этого не допустит: Пруссия «должна поддерживать свою славную роль решительницы европейских дел и блюстительницы равновесия». Он подталкивал европейские державы к новому разделу Польши, предлагал союз с Англией, в который хотел вовлечь Россию и Голландию. Но вскоре Фридрих-Вильгельм II и Георг III предложили Екатерине II свое посредничество в войнах с Турцией и Швецией. Тут Екатерина заметила, что помощь Пруссии и Англии чем-то похожа на желание давать законы «не токмо на настоящие наши дела, но и на будущие», а это «нетерпимо»: «тяжесть от цесарцев всегда будет несравненно менее, нежели прусская, которая сопряжена со всем тем, что в свете может только придумано, поносным и несносным».

И тут произошло событие, которое всех насторожило. Вильгельм IХ, ландграф Гессен-Кассельский, присоединил к своим землям часть соседнего графства Шаумбург, объявив, что наследники покойного графа Липе-Бюкебургского не имеют никаких прав на этот участок земли. Вся Германия встревожилась, и Фридрих-Вильгельм II послал Вильгельму IХ строгое внушение, заявив, что тот нарушил германский закон. Вильгельм IХ понял свою ошибку, а германские князья возликовали, почувствовав, что обозначил себя защитник германской конституции.

Впрочем, дальнейшие события, конфликты местного значения только запутывали дело. В итоге Пруссия заняла господствующее место в лиге, а это большинству князей не понравилось, и лига потеряла свое национальное значение. Союз князей вскоре распался.

4. Крым – русская земля

Благодаря усилиям фельдмаршала Румянцева русские войска в Крыму разместились так, чтобы свободно контролировать весь полуостров и чтобы татары чувствовали себя защищенными от возможного нападения на Крым Турции.

Потемкин, посланный в Крым для того, чтобы завершить необходимые договоренности с ханами, замешкался с этой работой, на него столько навалилось различных дел на юге России! Но Екатерина II, как договорились с Потемкиным, решила опубликовать подготовленный манифест.

8 апреля 1783 года Екатерина II огласила манифест о присоединении Крыма к Российской империи: «Наша последняя война против Оттоманской империи, сопровождавшаяся знаменательными успехами, давала нам право присоединить к нашей империи Крым, которым мы владели. Однако мы без колебаний пожертвовали им, как и многими другими завоеваниями, во имя нашего страстного желания восстановить спокойствие народов и укрепить доброе согласие и дружбу между нашей Империей и Оттоманской Портой. По этой причине мы прямо заявили о предоставлении татарам завоеванной нашим оружием свободы и независимости… Из-за своего естественного беспокойства, раздуваемого наветами из неизвестного нам источника, татары легко попали в ловушку, расставленную чужими руками, сеявшими смуту и смятение, и до такой степени поддались им, что стали способствовать разрушению и даже полному уничтожению здания, которое мы своими благодеяниями воздвигли для счастья этой нации… Мы принимаем твердое решение раз и навсегда покончить со смутой в Крыму и с этой целью присоединяем к нашей Империи полуостров Крым, полуостров Тамань и всю Кубань».

Но Екатерину II беспокоили не только южные рубежи. Север тоже вызывал тревогу с приходом к власти шведского короля Густава III. Франция, занятая освобождением и упрочением связей с заокеанскими колониальными землями Англии, которые вскоре стали называться Соединенными Штатами Америки, сначала отказала шведскому королю в финансовой поддержке, но вскоре восстановила денежный поток, и шведский король твердо решил воевать с Россией – за Финляндию, за Карельский перешеек, готовил флот.

Но и после этого императорского манифеста столько еще предстояло сделать в Крыму, чтобы действительно можно было сказать, что присоединение Крыма к России состоялось. Это видно из переписки Екатерины II и князя Григория Потемкина. Вернемся к тому времени, когда все началось.

Г.А. Потемкин – Екатерине II (февраль – март