Немецкий солдат периодически клевал носом и, когда открывал слипающиеся от дремоты глаза, вытягивал свою тонкую шею, пытаясь что-то разглядеть в тумане. Видимо, ночная стрельба здорово его измотала, и сейчас он больше боролся со сном, чем наблюдал за противником. Через какое-то мгновение его глаза снова закрывались, и голова медленно клонилась к пулемету. Когда он в очередной раз закрыл глаза, группа разведчиков навалилась на немцев. Кроме пулеметчика, в окопе были еще трое солдат, которые, прислонившись спинами к стене окопа, спали. Ножи мгновенно сделали свое дело. Захватив с собой толстого, до смерти напуганного, фельдфебеля они поползли обратно к своим траншеям. Когда до них оставалось метров тридцать, немцы вдруг открыли шквальный огонь. Пули, словно огромные осы, с шумом проносились над головами разведчиков. Туман, который еще висел над землей, не позволял им вести прицельный огонь. Оказавшись в траншее, разведчики чуть ли не бегом двинулись к блиндажу комбата.

– Товарищ майор, ваше задание выполнено. Захвачен немецкий фельдфебель, – отрапортовал с порога Тарасов. – Группа понесла потери. На мине подорвались двое наших товарищей – Жиглов и Ловчев.

Майор поднялся с топчана и, застегнув ворот гимнастерки, направился к нему.

– Молодец, сержант. Давай, веди своего немца сюда.

Александр вышел из блиндажа и, схватив немца за ремень, втащил его в блиндаж.

– Тарасов! Найди лейтенанта Сидорова. Пусть быстро идет сюда.

Александр развернулся и вышел из блиндажа.

***

Романов сидел в курилке госпиталя и курил уже вторую, скрученную им, цигарку. Рядом, справа от него, стояли костыли, прислоненные к стене. Сегодня во время осмотра врач сказал ему, что он доволен состоянием Павла, и что на следующей неделе его, возможно, выпишут из госпиталя. Это известие не только не обрадовало его, а скорее даже напугало. Находясь в стенах госпиталя, среди таких же изуродованных войной людей, он не чувствовал себя калекой. Там, за воротами госпиталя, его ждал совершенно другой мир, мир здоровых и сильных людей, в котором он мгновенно становился официальным инвалидом, человеком без будущего. Павел бросил цигарку на пол и, придавив ее здоровой ногой, поднялся с лавки. Он оперся на самодельные костыли и медленно направился к себе в палату.

– Романов, к врачу! – выкрикнула ему проходившая мимо сестра. – Быстрее, Романов, быстрее. Вас сегодня выписывают! Разве вы об этом не знали?

От неожиданности Павел чуть не споткнулся о порог. Он развернулся и заковылял в дальний конец коридора, где находился кабинет лечащего врача. Там, помимо врача, был и главный врач госпиталя.

– Здравствуйте, Романов, как вы себя чувствуете? Вы готовы к выписке?

Павел промолчал, так как понял, что, по всей вероятности, документы к выписке уже готовы и сейчас от его желания ничего зависит.

– Чего молчите? Наверное, от радости дыхание сперло, – пошутил главврач. – Ничего, Романов, все будет хорошо. Мы здесь посоветовались и решили, что вы уже в наших услугах не нуждаетесь. Хочу пожелать вам всего хорошего в этой новой для вас жизни. Вы откуда родом?

– Я из Казани. У меня там мать.

– Вот и хорошо. Если нога будет беспокоить, обратитесь в госпиталь по месту жительства. Там вам непременно помогут. Вот, получи выписку, документы…

Он еще что-то хотел сказать в напутствие, но вошла медсестра и сообщила, что подошли автомашины с ранеными солдатами.

«Все ясно. Видимо, дела у них на фронте аховые, – со злостью подумал Павел. – Похоже, набили им морды немцы, вот они и выгоняют, таких как я, из госпиталя».

Главврач встал из-за стола и, пожав ему руку, направился вслед за медсестрой. Романов развернулся и медленно заковылял в каптерку. Пожилая женщина без определенного возраста выдала ему побелевшую от хлорки гимнастерку с заштопанной дыркой на груди и, посмотрев на его одну ногу, вытянула из кучи валявшихся на полке штанов галифе и протянула ему.

– Вот, возьми ботинок. Вчера отдала левый одному безногому, как и ты, а этот отдаю тебе. Ботинок хоть и не новый, но крепкий.

Взяв все это, он прошел в небольшую комнату и стал там переодеваться. Он посмотрелся в старое, пожелтевшее от времени зеркало, и ему стало жалко себя. На него смотрел худой, слегка заросший щетиной, мужчина. Он вышел из комнаты и взглянул на женщину.

– Видишь, как все хорошо подошло тебе. Вот возьми и шинельку. Ты, милый, оставь эти костыли здесь, а с собой возьми вот эти. Они хоть и похуже твоих костылей, но на первое время пойдет. Дома найдешь другие. А сейчас иди, сынок, у меня работы много.

Романов вышел во двор и, окинув взглядом здание госпиталя, медленно зашагал в сторону железнодорожного вокзала. Помощник военного коменданта станции помог ему взобраться в вагон поезда, идущего до Казани. Кто-то из пассажиров уступил ему место, и он, сев на жесткую лавку, закрыл глаза. Спать не хотелось, но и наблюдать за всем этим людом, что набились в купе, ему тоже не хотелось. Паровоз резко дернул состав и медленно, оглашая округу своим пронзительным свистом, тронулся. За серым от грязи вагонным стеклом поплыли станционные постройки, которые вскоре исчезли где-то вдали. Поезд набрал скорость. За стеклом заходило багрово-красное солнце, чем-то напоминающее человеческую кровь. Павел снова закрыл глаза и погрузился в дремоту.

***

Учитель сидел за столом и, тщательно прожевывая, ел пшенную кашу, заправленную топленым маслом. Утром у него был Пион и поинтересовался, смог ли он привезти в город взрывчатку. Получив утвердительный ответ от Учителя, он присел за стол.

– Мне нужен график выгрузки пороха из сушильных камер, – в форме приказа произнес Пион.

– Ты же сам там работаешь. Что мешает тебе самому собрать сведения, которые интересуют тебя?

– Вот что, Учитель. Здесь я решаю, кто и что будет делать. Если ты это еще до сих пор не понял, могу популярно разъяснить.

По тому тону, который прозвучал в его доме, Учитель понял, что спорить с Пионом не стоит.

– Срок выполнения этого задания – неделя.

– Хорошо, Пион. Ты не кипятись. Раз я, так я. Вчера я слышал от рабочих, что поступила команда из Москвы. Приказано выйти на максимальную производственную мощность. Видимо, дела у краснопузых идут неважно.

– Ты прав, Учитель. Немцы рвутся к Москве, и сейчас они набрали такой высокий темп, что их невозможно остановить. Представь себе, что в этот исторический момент мы рвем здесь последний пороховой завод. Чем они обороняться будут? Вот и я не знаю. Сейчас многое зависит от тебя. На тебя смотрит вся Германия. Я подумал и решил замкнуть на тебе одну из наших боевых групп. Как ты смотришь на это?

– Отрицательно. Я на нелегальном положении прожил, чуть ли, не двадцать лет и усвоил за это время одну простую истину: чем меньше общения, тем надежнее положение. Я и с тобой не хотел общаться, так как уже давно считал, что про меня там забыли. И вдруг ты нарисовался. Так что уволь меня, командуй ими сам.