Александр невольно улыбнулся. Он, как и командир полка, хорошо знал, что силами его роты взять эту высоту практически невозможно, однако каждый из них воспринимал все это по-своему. Командир, полный мужчина небольшого роста, всегда мог оправдаться перед командиром дивизии, что положил почти всю роту, но не смог выполнить поставленную задачу, ввиду отсутствия в полку резервов и артиллерии. Тарасову было тоже все понятно. Выбора у него просто не было. Ему, уже своеобразно приговоренному к смерти, было безразлично, как погибать: штурмуя высоту или получив пулю от сотрудника НКВД за невыполнение приказа командира полка.

– Так точно, товарищ командир полка. Мы все сделаем, чтобы взять эту высоту. Вы бы помогли артиллерией, вот это было бы совсем хорошо.

– Что-то не вижу огня в твоих глазах, Тарасов? – вмешался в разговор батальонный комиссар.

Он сначала посмотрел на Гупало, словно ожидая от него какой-то поддержки, а затем перевел взгляд на командира полка.

– Нет у меня, Тарасов, артиллерии, – произнес комполка глухим простуженным голосом. – Ты думаешь, я не понимаю, что лучше сначала сделать артналет, а уж потом штурмовать пехотой. Но что поделаешь, если нет у меня, ни артиллерии, ни танков.

– Кстати, Тарасов! У тебя в роте есть политработник? – поинтересовался у него батальонный комиссар.

– Нет. Политрука убили два дня назад, а нового пока не прислали.

– Это плохо. Я тебе советую собрать сегодня коммунистов и комсомольцев и объяснить им суть поставленной перед ними задачи. Думаю, что они все поймут и будут верными тебе помощниками в штурме высоты. А сейчас иди, готовь людей к бою.

***

Дождь, начавшийся еще вчера вечером, продолжал идти. Сконцентрировав всю свою роту у небольшого лесочка, Тарасов махнул рукой. Промокшие до нитки красноармейцы впервые за эти дни поднялись из окопов в полный рост и серыми тенями двинулись через небольшую речку. Наступившая темнота скрывала движение роты, и они смогли пройти метров сто, прежде чем немцы обнаружили их. Где-то сбоку послышалась пулеметная стрельба. Трассеры разорвали тишину и с визгом понеслись над головами атакующих бойцов. Похоже, что-то насторожило немцев, и на всякий случай они стали поливать из пулеметов темноту. Как только огонь пулеметов ослабевал, Тарасов снова поднимал роту, и красноармейцы успевали преодолеть еще несколько метров, прежде чем снова упасть в грязь и лужи. Последние сто метров, что разделяли атакующую роту и немцев, они преодолели буквально на одном дыхании. Прошло еще какое-то мгновение, и они с криками и матом ворвались в немецкую траншею.

Крики, выстрелы, взрывы гранат, стоны раненых, все слилось в какую-то какофонию. Александр почувствовал сильный удар в голову и на миг потерял сознание. Очнулся он оттого, что на его лицо что-то потекло. Он открыл глаза и не сразу понял, что прижат к земле трупом немецкого солдата. В темноте по-прежнему продолжался бой. Столкнув с себя труп, он поднялся на ноги и, вытащив из-под тела убитого свой автомат, ринулся в бой. В этой сплошной темноте, в разбухшей от дождя земле, копошились десятки людей, оглашая округу предсмертными хрипами и криками.

Он дал короткую очередь, увидев, что к нему с винтовкой в руках бросился немецкий пехотинец. Пули попали ему в живот, и он, дико закричав от боли, упал ему под ноги, уронив на землю свою винтовку. Второго немца он застрелил у поворота траншеи. Это был немецкий офицер. Лицо его было, по всей вероятности, в крови, так как Тарасову сначала показалось, что у того нет вообще никакого лица. Сделав несколько шагов, Александр упал, споткнувшись о труп красноармейца, из спины которого торчал немецкий штык. Внезапно стрельба стихла, и над высотой повисла тишина, раздираемая криками раненых и умирающих людей.

Александр поднялся с земли и посмотрел по сторонам. Мимо него промелькнула чья-то тень.

– Гладышев, – окликнул его Тарасов, – это ты?

– Я, товарищ младший лейтенант.

– Собери всех, кто остался в живых.

– Есть, товарищ командир. Я мигом.

Вскоре около Тарасова собрались около тридцати пяти человек.

– Соберите оружие и боеприпасы. Приготовиться к обороне.

Он сел на пустой ящик из-под патронов и почувствовал сильную боль в руке. Из разодранного рукава шинели хлестала кровь. Он подумал, что ранен в руку, но рука почему-то не болела, и все пальцы шевелились нормально. Александр не сразу понял, что кровь в рукав струилась с лица, носа и щеки, разодранных в рукопашной схватке. У кого-то из бойцов нашелся перевязочный пакет. Боец неумело перебинтовал ему голову и лицо, оставив лишь щель для глаз.

К Тарасову подбежал посыльный от командира батальона и протянул ему сложенный вчетверо листок из школьной тетради. Александр накрылся немецкой плащ-палаткой и включил трофейный фонарик, протянутый кем-то из его бойцов. Он несколько раз перечитал записку, прежде чем понял ее смысл. Это был приказ комбата сняться с высоты и отходить в сторону населенного пункта Гремячий Ключ. Спазмы гнева и злости сжали его горло. Ему захотелось закричать от охватившей обиды. Взглянув на бойцов, он дал команду, и остатки роты, захватив с собой раненых, медленно побрели с высоты вниз, оставив на ее склонах три четверти личного состава.

Майор НКВД Виноградов, недавно отозванный приказом наркома внутренних дел СССР в Казань, сидел за большим столом, застланным зеленой тканью. В кабинете было темно, лишь настольная лампа освещала бумаги, разложенные на столе. Со стороны трудно было понять, спит ли он в этом большом кожаном кресле, или просто сидит с закрытыми от усталости глазами. Он пододвинул к себе бумаги и попытался изучить содержание последних рапортов оперативных групп, работающих по розыску немецких диверсантов, окопавшихся в городе, но смертельная усталость последних дней заставила его в очередной раз сомкнуть глаза. Третью ночь он проводил у себя в кабинете, и всего лишь раз ему удалось вырваться с работы домой, чтобы побриться и сменить старый подворотничок шерстяной гимнастерки на новый. Телефонный звонок, громко прозвучавший в большом кабинете, заставил его открыть глаза.

– Майор Виноградов, – произнес он и встал с кресла. – Так точно, товарищ нарком. Есть подготовить аналитическую справку за последние три дня.

Он положил трубку на рычаг телефона и посмотрел на циферблат напольных часов, стоявших в углу кабинета. Часы показывали начало второго ночи. Он подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. На улице шел мелкий осенний дождь. Сильные порывы ветра срывали последние желтые листья с деревьев и с силой швыряли их в лужи. Он невольно поежился от увиденного на улице и снова сел в кресло. Майор взял в руки рапорт и начал его читать, делая какие-то выписки к себе в блокнот.

Вот уже две недели, как в городе возобновила работу вражеская радиостанция. Перехваты радиопередач пока ничего не давали, похоже, немцы поменяли код, и сейчас специалисты НКВД ломали головы над расшифровкой этих донесений. Его предположение о том, что у радиста сели батареи, похоже, нашло свое подтверждение. Сейчас, когда активность выхода передатчика в эфир вновь возросла до максимума, можно было предположить, что Абверу удалось доставить в Казань батареи к рации.