***

Эстеркин заметил Проценко, когда тот входил в здание вокзала. Иван был одет в старую потертую телогрейку. На голове красовалась черная фуражка с железнодорожной символикой. Поймав на себе взгляд Бориса Львовича, он кивнул головой и подал ему знак, чтобы тот последовал за ним. Они вышли из здания и направились в сторону Казанки. Они несколько раз проверяли друг друга на наличие слежки и, убедившись, что оба находятся в безопасности, направились друг к другу.

– С прибытием, – тихо произнес Проценко. – Рад тебя видеть, Борис Львович. Ну, как они там?

– Спасибо, Ваня. Вместе со мной прибыли еще два человека. В отношении полковника Шенгарда – он жив и чувствует себя хорошо. Просил передать большой привет.

Проценко улыбнулся. Он был польщен, что полковник не забыл его и лично передает привет. Однако улыбка недолго гуляла на его губах. Лицо Ивана вновь стало серьезным.

– Кто они? – спросил он у Эстеркина. – Надеюсь, люди вменяемые?

– Бывшие военнопленные. Больше я о них ничего не знаю, как и они обо мне. Насчет вменяемости, смотри сам. Они сейчас на конспиративной квартире. В город я пока их не отпускаю. Мало ли что.

– Это хорошо. Подобная конспирация необходима. Батареи привезли? Без связи сейчас нельзя, так как информация теряет свой смысл. Оставь батареи вот в этом адресе, – произнес он и протянул Борису Львовичу небольшой кусочек бумаги. – Это наш человек, зовут его Учитель. Будешь держать связь со мной через него. К Зое – ни ногой. Она мне уже сообщила, что ты несколько дней топтался у ее дома.

Закончив говорить, он посмотрел на Эстеркина. Ему было интересно, как тот отреагирует на его слова.

– Надеюсь, ты меня понял. А вообще советую тебе забыть о ней. Все, что раньше у нее было с тобой, это самая обычная игра. Ты, наверное, сейчас это хорошо понимаешь?

Борис Львович молчал не потому, что это была скорее не просьба, а приказ. Он в этот миг для себя понял, что та женщина, о которой он так много мечтал, находясь за линией фронта, никогда не принадлежала ему по- настоящему. Все эти подарки, что он дарил ей, принимались Зоей вполне буднично, словно он дарил ей не уникальные ювелирные ценности, а простые дешевые безделушки.

– Я все понял, Пион, – произнес Эстеркин, впервые назвав Проценко его оперативным псевдонимом. – Я – не мальчик, и все хорошо понимаю.

Проценко вздрогнул. В его глазах загорелся огонек злости.

– Вот и хорошо, что ты все понял, Боря. Мне меньше забот, не нужно все объяснять. Пусть твои люди пока сидят тихо. Я дам сигнал, когда они понадобятся.

– Как долго ждать?

– Не гони лошадей, Борис. Всему свое время. Я думаю, что мы все скоро войдем в современную историю Красной России.

– В какую историю? Для меня сейчас важнее всего остаться живым в этой войне, а история меня не волнует.

Проценко усмехнулся уголками губ. Он, в отличие от Эстеркина, был самолюбив и не чурался славы, пусть и славы разрушителя.

– Я передам через Учителя о месте и времени встречи. За мной не ходи, не люблю, когда мне дышат в затылок.

Они разошлись в разные стороны, не пожав друг другу рук. Борис Львович шел по улице, не обращая внимания на людей, идущих ему навстречу. Он был расстроен и немного обижен тем, что в свое время оказался игрушкой в руках этих циничных людей. Сейчас, как никогда, он понимал, что эта встреча с Зоей коренным образом изменила его жизнь, сделав из него подлеца и предателя.

Он перешел улицу и, свернув за угол дома, лицом к лицу столкнулся с военным патрулем. Он вздрогнул от неожиданности, чем вызвал интерес у начальника караула.

– Товарищ подполковник, предъявите ваши документы, – обратился к нему молоденький лейтенант.

Эстеркин достал документы и протянул офицеру. Лейтенант взял их в руки и снова посмотрел на Бориса Львовича, словно стараясь угадать, о чем в этот момент думает стоявший перед ним немолодой мужчина с тремя шпалами в петлицах.

– Что с вами, товарищ подполковник? Вам плохо?

– Спасибо, лейтенант. Я действительно не совсем хорошо себя чувствую. Я недавно с фронта, наверняка, простудился в дороге. Вот зашел в дом друга, который умер буквально у меня на руках. Сами, наверное, все понимаете?

Офицер вернул ему документы и, приложив руку к фуражке, проследовал дальше.

***

Тарасов лежал в пожухлой траве и старался не думать о холоде, который, как казалось ему, проникал во все клетки его тела. Недалеко от него, так же как и он, замерзая от утренней сырости, лежали его бойцы. Кругом висел густой и плотный туман, не позволяющий им следить за немецкими огневыми точками. Их батальон вот уже вторые сутки вел ожесточенные оборонительные бои за небольшую деревушку, которая находилась на стыке двух дорог, ведущих на Москву. От бывшей деревни остались несколько уцелевших русских печей, которые напоминали солдатам о том, что здесь буквально несколько месяцев назад кипела жизнь. Вчера вечером он получил приказ от командира батальона, согласно которому он должен был выдвинуться вперед и попытаться взять языка. Командование полка хотело знать, какими силами располагают немцы на этом участке обороны.

Задача, поставленная командиром батальона, была не простой, как казалось на первый взгляд. Немецкая танковая группа Гота, неожиданно для нашего командования, прекратила наступление и стала окапываться.

– Задача ясна? – поинтересовался у него майор Гупало. – Если вопросов нет, тогда иди и выполняй задание. На время ранения старшего лейтенанта Гаврилова будешь выполнять его обязанности.

– Есть, товарищ майор, – он развернулся и вышел из блиндажа, только что построенного саперами.

Ночью он и пять его разведчиков выдвинулись к немецким окопам и залегли в небольшой лощинке. Немцы, словно ожидая нападения русских, всю ночь жгли в небе ракеты и расстреливали из пулеметов ближайшие к ним кусты и кочки. Группа под покровом ночи попыталась продвинуться как можно ближе к окопам, но наткнулась на расставленные немцами мины. Потеряв двух бойцов, подорвавшихся на мине, Тарасов отвел остатки группы в небольшую лощину.

– Ну, что будем делать? – обратился он к бойцам. – Предпринимать вторую попытку захвата языка, думаю, бесполезно. Сейчас немцы напуганы, и к ним просто так не проникнешь. Однако вернуться без языка мы тоже не можем. Может, у кого есть какие-то соображения?

– А что тут думать, возвращаться нужно, пока не стало светло, – произнес один из бойцов и посмотрел на своих товарищей. – Видно, сегодня не наш день. Вы только посмотрите, товарищ сержант, все небо в ракетах.

Тарасов посмотрел на часы. До рассвета оставалось еще около двух часов.

– Возвращаться назад, не выполнив приказа, мы не можем. Поэтому поползли обратно к окопам. А вдруг повезет, да и туман на нашей стороне.

Дождавшись паузы между ракетными вспышками, они поползли в сторону окопов. Где-то рядом, не переставая, бил немецкий пулемет. Наконец туман стал редеть, и Александр увидел немецкий окоп, в котором находился пулеметчик. До него было буквально метров сорок или чуть меньше. Тарасов пополз к окопу, моля про себя Бога о том, чтобы не нарваться на мину. Вслед за ним поползли и его разведчики.