– Спасибо, мамаша, за информацию. Просто не дом, а история. А давно закрыли монастырь?

– Тогда же, в двадцатом году. Тогда все закрывали, закрыли и его.

– Спасибо вам, мамаша, за все, – произнес он и направился к дому.

***

Эстеркин сидел на металлическом сиденье в салоне транспортного самолета Ю-88. Прижав к иллюминатору лицо, он пытался рассмотреть хоть что-нибудь в этой ночной темноте. Где-то внизу проплывали населенные пункты, скрытые от авиации средствами маскировки. Борис Львович всем телом ощущал мелкую вибрацию обшивки самолета, и ему в этот момент казалось, что эта бездушная металлическая машина испытывала такой же страх перед неизвестностью, как и он. Он мельком взглянул на трех человек, которые, также, должны были высадиться в глубоком тылу Красной Армии. Двое сидевших напротив, были ему знакомы по диверсионной школе Абвера, которую он закончил буквально два дня назад. Третий человек, с грубыми чертами лица и большими, словно у кузнеца, руками, был ему неизвестен. Этого человека он никогда не видел в школе и поэтому немного побаивался его, хотя не понимал причины этого страха.

Из кабины пилота вышел штурман и, нагнувшись над головой незнакомого ему человека, начал что-то объяснять на немецком языке, постоянно тыча пальцем в развернутую топографическую карту. Мужчина иногда кивал головой, соглашаясь со словами штурмана. Переговорив с ним, штурман выпрямился и посмотрел на остальных пассажиров самолета.

– Мы пересекли линию фронта. Всем приготовиться. Прыжок – по сигналу зеленой лампы. Всем понятно? – произнес он на ломаном русском языке и направился в кабину пилота.

Все промолчали. Каждый из сидящих людей в самолете думал о чем-то своем. Неизвестность, которая подстерегала их за бортом самолета, пугала, заставляя сердца учащенно биться. Никто не знал, что его ожидает там внизу на земле. Эстеркин еще раз взглянул на тех, с кем должен, по заданию Абвера, работать в Казани. Среди них был лишь один человек, кто когда-то бывал в этом городе. Двое других смутно представляли, что это за город, и Борису Львовичу было трудно понять, на что могли рассчитывать эти люди. Любой воинский патруль мог легко определить, что эти люди никогда не были в этом городе. Все сидящие в самолете люди были одеты в военную форму. Сам Борис Львович был одет в форму подполковника танковых войск, которая сидела на нем не совсем ладно, так как была на размер больше, но это не волновало его. Он сидел в самолете и мысленно представлял свою встречу с Зоей.

«Интересно, что она скажет, когда снова увидит меня? – размышлял он. – Наверняка, сильно удивится, а может, и нет. Впрочем, о чем это я? Какая Зоя? »

Он невольно вспомнил налитые кровью глаза Проценко, который не- двусмысленно объяснил ему о невозможности их контакта. Сейчас, пройдя ускоренные курсы в разведшколе, он отлично понимал, что тот был абсолютно прав, запрещая ему контактировать с Зоей. Она была радисткой, то есть глазами и ушами их агентурной сети, и ее провал сводил на нет всю работу организации. Он мысленно улыбнулся, представив себе всю оригинальность той оперативной комбинации, когда он, словно бабочка, попал в любовные сети, расставленные агентами Абвера. Однако, несмотря ни на что, где-то в самом дальнем уголке его души еще по-прежнему тлела, пусть и маленькая, но все же надежда на ее взаимность.

Борис Львович инстинктивно схватился за край сиденья, когда самолет вдруг затрясся и, взревев мотором, резко пошел вниз. За бортом послышались глухие взрывы зенитных снарядов, и самолет стало болтать из стороны в сторону так, что Бориса Львовича вырвало. Все сразу догадались, что они пересекли линию фронта.

«Слава Богу, прорвались, – облегченно подумал Эстеркин. – На той неделе самолет немецких ВВС, осуществляющий выброску агентов, сбили. Погиб весь экипаж и агенты».

Из кабины пилота вышел штурман и, посмотрев на белые от волнения лица своих пассажиров, невольно улыбнулся.

– Господа! Поздравляю вас. Мы удачно пересекли линию фронта. Выброска через пять минут. Всем приготовиться.

Он снова скрылся за дверью кабины пилота. Сердце Эстеркина учащенно забилось от волнения: он боялся поломаться при приземлении. Он понимал, что никто из этих людей не потащит его на себе. Они, по всей вероятности, пристрелят его или бросят умирать где-нибудь в лесу.

Над кабиной пилота загорелась зеленая лампа. Штурман вышел из кабины и открыл дверь в самолете. В салон ворвались шум двигателей и холодный ветер, которые заставили Бориса Львовича почему-то перекреститься, хотя он не был верующим человеком, а тем более христианином. Штурман взмахом руки подозвал к двери их тройку и, взглянув на наручные часы, толкнул первого агента в темноту. Эстеркин прыгал последним. Прежде чем шагнуть в темноту, он еще раз взглянул на мужчину, который с интересом наблюдал за десантированием их группы. Только сейчас он вспомнил, где раньше видел этого человека. Именно этот человек приходил к ним в дом и арестовывал его жену. Фамилия этого человека была Жилин.

***

Тарасов взглянул на своих подчиненных и сразу все понял. Их было около тридцати человек, одетых в разномастную военную форму. Среди всех этих людей он сразу выделил для себя небольшую группу солдат с зелеными петлицами на гимнастерках.

– Где командир? – спросил дневального сопровождающий его офицер.

– Отлучился на минуту. Скоро должен подойти.

– Вот что. Времени ждать, когда он подойдет, у меня нет, – произнес офицер. – Поэтому представляю вам сержанта Тарасова. Он будет у вас заместителем командира взвода. Он, как и вы, тоже много повидал в своей жизни, воевал в финскую компанию, прошел по немецким тылам и успешно вывел с собой большую группу бойцов из окружения.

Офицер развернулся и вышел из расположения разведчиков.

– Где у вас здесь можно приземлиться. Надеюсь, место-то найдете? – задал Александр вопрос разведчикам.

– Будешь жить вместе со мной, сержант, – услышал он за спиной мужской грубоватый голос. Он обернулся и увидел офицера. Тарасов принял стойку смирно и приложил к пилотке руку, готовясь к докладу.

– Не нужно. Я из штаба, и майор Гупало ввел меня в курс дел. Так что проходи, сержант, будем знакомиться.

Он крепко пожал руку Тарасова. Судя по рукопожатию, он был довольным сильным человеком.

– Старший лейтенант Гаврилов Тарас Иванович.

– Сержант Тарасов, – произнес он и, слегка смутившись, добавил свое имя.

Они вошли в дом. Александр повесил свой вещевой мешок на гвоздь и прошел в горницу. У русской печи хлопотала женщина лет тридцати пяти.

– Вот, Мария, привел к тебе еще одного постояльца. Думаю, что он нас с тобой не объест.

Она вытерла о передник руки и протянула правую руку.

– Александр, – коротко представился он.

– Наверное, есть хотите, товарищ сержант? Я сейчас, – захлопотала она и, достав из печи чугунок с картошкой, быстро пересыпала ее в большую миску и поставила на стол. Мужчины, вымыв руки, сели за стол.