– Снова стать главным шпионом и соглядатаем при адмирале – это совсем неплохо, – согласилась она, и оба настроились на серьезный лад.

Составление официальных отчетов для БГБ стало для Причарт нелегкой задачей еще со времен Силезии. Требовалось выбрать верную ноту, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть компетентность и профессионализм адмирала, а с другой – не дать ни малейшего повода заподозрить ее в пристрастности и неравнодушии к его судьбе. Насколько она могла судить, Сен-Жюст и его приближенные аналитики продолжали полагаться на ее донесения, однако исключить возможность установления дополнительной слежки Причарт не могла.

Но сейчас и адмирал, и комиссар имели полное право вздохнуть с облегчением, ибо, появись у патронов Причарт хотя бы тень подозрений относительно подлинного характера их отношений, нынешнее назначение было бы невозможным. Разумеется, из этого не следовало, что любовники могли позволить себе хоть на миг ослабить бдительность: в составе флота, кроме комиссаров, имелись и негласные информаторы БГБ. Правда, в большинстве своем они адресовали свои доносы именно Причарт, а следовательно, и Жискару, однако нельзя было исключить присутствие шпионов, о которых любовники ничего не знали. Более того, известные Причарт агенты, появись у них доказательства ее «особых» отношений с командиром флота, наверняка донесли бы об этом непосредственно наверх.

Но, при всех сложностях, нынешнее положение предоставляло им несравненно больше возможностей для встреч наедине, чем пребывание на планете.

– Этот Жубер, смотрю, та еще штучка, – заметил Жискар.

Причарт тонко улыбнулась.

– Да, тот еще фрукт, – согласилась она. – Но для нас он будет прекрасным страховым полисом. Ну а твои упорные возражения против его назначения – это просто шедевр актерского мастерства. Сен-Жюсту понравилось: ты бы видел, как блестели его глазенки, когда я «категорически настаивала» на назначении Жубера начальником твоего штаба. К тому же он, похоже, не только шпион, но и толковый офицер.

– Да, в профессиональном отношении претензий к нему нет, – согласился Жискар и откинулся назад, увлекая ее за собой; она по-прежнему прижималась головой к его груди. – Правда, меня беспокоит, как скажется его присутствие на боевом духе штаба. Макинтош, по-моему, уже заподозрил в нем шпиона, да и Фрэнни ему... не доверяет.

– Не то слово! – фыркнула Причарт. – В его присутствии она следит за каждым своим словом почти так же, как в моем!

– Что служит лишним доказательством ее благоразумия, – рассудительно сказал Жискар, и она кивнула.

– Я понимаю, Хавьер, он несколько осложнит тебе жизнь, – заговорила Причарт через некоторое время, – но, если потребуется, я попробую нажать на него – объясню, что необходимо, по возможности, «избегать трений». И уж во всяком случае его доносы в первую очередь будут ложиться на мой стол. Если личность доносчика известна это уже полдела, а когда можно контролировать и сами доносы, то дело, можно считать, в шляпе. А тот факт, что он назначен вопреки твоим «возражениям», укрепил доверие ко мне со стороны моего начальства.

– Знаю, знаю, – вздохнул Жискар. – И не думай, будто я не испытываю благодарности. Но если мы хотим, чтобы операция оказалась успешной, – а мне кажется, МакКвин и вправду рассчитывает, что «Икар» поможет переломить ход войны, – я должен абсолютно доверять всему моему штабу. Как раз моя личная способность сработаться с Жубером мне тревоги не внушает, но остальные офицеры штаба младше его по званию. Он может стать фактором разлада, а как только начнется стрельба, это превратиться в непозволительную роскошь.

– Если припечет, я его уберу, – пообещала Причарт. – Но пока этого делать нельзя. Ты должен проявить благоразумие, и...

– Ох, перестань!.. – Жискар снова поцеловал ее волосы и, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, сказал: – Глупая женщина, я же не прошу тебя принимать меры. Ты меня знаешь: я просто стараюсь все просчитать заранее, чтобы проблемы не обрушились на меня неожиданно и разом. И ты совершенно права насчет того, что он послужит прекрасным прикрытием для нас обоих.

– Особенно для меня, – подтвердила она.

Хавьер непроизвольно, ощутив подспудный страх, покрепче прижал ее к себе.

«Чудны дела твои, Господи! – подумал он. – Я, адмирал, знающий, что многие флотоводцы были расстреляны как „враги народа“ только потому, что правящие политиканы ставили перед ними заведомо невыполнимые задачи, смертельно боюсь не за себя, а за женщину, приставленную этими самыми политиканами шпионить за мной!»

Порой Жискар сам не мог решить, благословением или проклятием стал для него роман с Элоизой: когда он автоматически воспринимал любого сотрудника БГБ как врага, жизнь его была значительно проще. При этом Жискар отнюдь не склонен был проливать слезы по старому режиму. Законодатели сами обрекли себя на погибель, и Жискару, с высоты его положения, был лучше многих других виден вред, нанесенный Республике и Народному флоту их монополией на власть. Более того, поначалу он с энтузиазмом поддерживал многие из публично провозглашенных Комитетом общественного спасения целей... да, собственно говоря, поддерживал их до сих пор. Речь, разумеется, шла не о пропагандистской муре, которой Комитет открытой информации оболванивал пролов, а о фундаментальных реформах, в которых остро нуждалась Народная Республика.

Но перегибы и бесконечные – во имя «защиты интересов народа» – массовые репрессии, исчезновения и казни людей, виновных лишь в том, что они не справились с заведомо невыполнимыми заданиями, – все это действовало отрезвляюще, преподнося один за другим суровые уроки. Они научили тому, что между раем земным, обещанным Комитетом, и реалиями повседневной жизни существует бездонная пропасть; что нет ничего страшнее толпы, вырвавшейся из цепей. Благодаря этим урокам он понял то, о чем не решился бы сказать ни одной живой душе: члены Комитета сами испугались выпущенного ими из бутылки джинна террора и теперь готовы были на что угодно во имя собственного выживания. И вот ведь странно: при прежнем режиме он, адмирал Жискар, был патриотом, служившим своей родине, невзирая на очевидное несовершенство ее управления... и при новом остался тем же, кем был. Изменился лишь характер вставших перед страной проблем, да эксцессы правления сделались более пагубными.

Правда, при этом он знал, что требуется для выживания Надо выполнять приказы, добиваться успеха, даже если это невозможно, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не доверять людям из БГБ. Опрометчивое слово, сказанное в присутствии представителя ведомства Сен-Жюста, могло оказаться опаснее супердредноута манти.

И тут появилась Элоиза. Жискар не сразу поверил, что она не такая, как все, довольно долго он подозревал изощренную западню, но когда поверил, вся его жизнь перевернулась.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты была не так заметна, – сказал он, не желая проявлять тревогу, но и не имея сил ее скрыть. – Верховный народный комиссар флота, и апрелистка... да они следят за тобой, как коршуны.

– Бывшая апрелистка, – возразила она как можно более беспечным тоном, поглаживая его руку. – Хавьер, не стоит тратить душевные силы, переживая за меня. Займись лучше операцией «Икар». До тех пор пока ты будешь успешно воевать, не допуская выпадов против руководящей линии, а МакКвин сохранит за собой руководство Военным секретариатом, никто и не вспомнит о моем апрелистском прошлом.