— При этом мы подвластны предотвратить это! — повышаю голос. Моргаю пару раз, чувствуя, как пелена начинает образовываться передо мной. Когда я успела стать такой сентиментальной? Боже, что со мной делает близость этого мужчины? Она убивает меня.

Семен все также замер около узкой арки, глядя на меня с не прикрываемым сожалением и беспомощностью, я прям и слышу его томный голос в своей голове: «Ты так же не видишь очевидного, Катюша».

— Не нужно меня сейчас жалеть, — тычу в него и шиплю. — Я выбралась оттуда! Смогла построить крышу над головой и не могу так просто все разрушить.

Мужчина делает неспешный шаг, прищуривается и сетует:

— Нельзя игнорировать часть себя и быть при этом счастливым, Катя. Если мы так часто будем оборачиваться назад, то никогда не будем знать покоя.

Я ему ничего не отвечаю и с отвращением поджимаю нижнюю губу. Только он не сдается, при этом сохраняя между нами расстояние, словно боится спугнуть.

— Скажи, где ты сейчас находишься?

Мышцы деревенеют от клокочущей волны эмоций. Перед глазами мелькают белые вспышки, за которыми притаилось треволнение за себя. Да, меня можно назвать эгоисткой, которая заботиться сперва о себе, а после перекладывает ящик с грузом на других. Такая я со своими тараканами. Я психую, ломаю вещи, истошно кричу, и хочу, чтобы это же ощутили и другие, когда нет больше той грани. Когда в тебе живет настоящий бес…

С другой стороны, мне противно от себя самой. От своей жалости к себе, от выдуманных ожиданий, позволяющие задуматься: «А если бы…», к чему и приводит безотлагательная капитуляция. Радуйся, что у тебя вообще что-то в жизни есть, а не ной в подушку от несправедливости, типа меня никто не любит… Хотя ты все равно ноешь — по другим причинам.

Именно сейчас эта причина перед тобой.

Правильно говорят, не ожидай того, что принесет тебе сокрушительное разочарование.

Все во мне противилось быть здесь, стоять напротив него. Но мне нужно было сделать это, сдвинуть невидимый камень преткновения навстречу чему-то, о чем позже я буду сожалеть. Из-за всего этого земля, трескавшаяся на множества трещин, расходилась под ногами, отделяла меня от троп, с помощью которых я смогла бы выбраться. А я…не могла.

— О, конечно, в квартире Лазаревых, — бесцеремонно обвожу рукой их хоромы.

— Там, за углом, находиться квартира Красновых, — указывает за окно, отчеканивая каждое действие жёсткой решительностью. — Две семьи. Две разные семьи, которым было суждено столкнуться. Столкнуться нам, Катя.

Выставляю ладони вперед, как бы давая знак «ни за что», и твержу:

— О, нет, ты не станешь говорить мне про всю эту ваниль! К черту это притяжение! К черту наши попытки забыться друг в друге! К черту твою демоническую харизму! К черту то, что я хочу тебя с первой нашей встречи!

Пространство прорезается ножиком от нашего долгого молчания. Мои слова его удивляют.

— Я знаю, что готов ты мне сказать…

— Катя, мы оба в это влипли не по прихоти нашей недомолвки. Все шло именно так, как должно было. — Мужчина облизывает губы, приоткрывает рот и потупляет глаза в пол, признаваясь: — Я чокнулся из-за тебя, истеричка. Все, что мне удается видеть перед собой это твое горячее тело и то, что пробуждается в нас.

Сердце ухает, замирает, после тут же впускается в пляс.

— Нет! — Качаю обреченно головой. Терпкая липкость скапливается внизу живота. Не надо говорить то, что позволяет моему телу поверить. Оно не станет более со мной сотрудничать.

— Да, — убеждает со смехом, отчего я чуть ли не ударяю его. — Мы помешаны друг на друге. Нам нужно это… Признай, черт возьми!

— Мы женаты, Семен.

Зарываюсь пальцами в волосы и стискиваю с мощной силой челюсть, лишь бы убавить зыблемую дыру внутри меня. За окном поток из машин позволяет не затеряться в одичалом межвременье, где каждый всполох необратимого убивает тебя.

— К черту бумажки! — качает головой. — Если когда-то давно тебя давили другой идеологией, это не значит, что и ты должна этим кормить себя с ложки. Не верь всему, что говорят другие.

Пячусь назад, натыкаюсь на край стола и опираюсь на него, закрывая руками лицо. Меня трясет: ненависть сопротивляется с подступающей тоской, что эти дни вырывалась из цепкого капкана моих убеждений, слабость накатывает на меня всю, забирает все светлое, превращая в щепки. В одночасье лопается пузырь.

— Господи, я так устала от недосказанности.

Я не вижу перед собой ничего, предмет расплываются в серую гамму.

— Так откройся мне. — Голос Семена ласкает уши где-то уже ближе.

И стоит его рукам притянуть к жаркому телу, запах окутывает нас вуалью, что скрывает от сурового господства здравого смысла. Дыхание спирает. Одного касания наших тел хватает, чтобы поджилки на ногах растаяли. Чтобы я упала с высокой точки и разбилась. Семен бережно накрывает мои руки, убирает их с лица и встречается с моим потухшим взглядом, который отражает всю безграничную темень из ничего.

Я сбросила груз. Обнулила чеки. Зачем только?

Сглатываю вдруг вставший ком, когда на его лице я расшифровываю, как сборник стихотворений на венгерском языке, такое, чего так и не смогла познать. На меня никто еще не смотрел так, будто я законченная психопатка, требующая спасения и в то же время платонической любви. Будто никого другого на свете нет, кроме той, что как ненормальная орет на него посреди кухни. От него веяло не столько желанием, сколько необъятным обещанием быть рядом со мной. Не отпускать меня никогда.

Ах.

Дуновение щекочет нервные окончания. Я готова рухнуть на пол от настигшего облегчения, столь долгожданного. Мужчина любовно осматривает черты лица, мазками оттеняет каждый уголок кожи, между тем искра (это не игра блик в зрачках от окна) полниться терпким наслаждением от обычного тесного контакта тел. Убирает прядь вьющихся от влажности волос за ухо, костяшками пальцев еле-еле касается кожи, проводит линию от уха до губ, отчего млеющая благодать растворяет последние сомнения.

— Ты рядом со мной, я могу до тебя коснуться.

Отнимает руку от лица и поворачивает внутренней ладонью ко мне. Расплывчатость от не высохших слез меня пугает, правда, это выглядит живым, настоящим, в которое сложно поверить. Неужели спустя столько лет… Свою маленькую ладошку, трясущуюся от утихающих стихийных эмоций, я тяну к нему навстречу, робко касаюсь шершавой поверхности ладони пальчиками, словно проверяя на подлинность, и веду их по ассиметричным очеркам ладони, пока наши руки не выравниваются.

— Ты живая. Я живой. В нас течет кровь, мы дышим…

Неужели…

— Ты… — слова так