Томара опять усмехнулся. Ему было приятно, что венценосцы могли искать у него утешения.

– Я советовал не медлить, ибо желания государя нашего были ясны, – сказал он, давая понять, что действовал самостоятельно, хотя на деле был очень осторожен и, не имея указаний императора, никогда ничего слишком ответственного не предпринимал. – Не думайте, однако, что здесь не приняли необходимых мер. Когда поняли, – а долго сего не понимали, – что французы готовят поход на Индию через турецкие владения, султан послал повеление пашам в Египет, Сирии и Малой Азии быть в готовности. Султан воззвал к племенам аравийским, чтоб они поднимались на защиту святых мест. Он приказал усилить оборону Кипра и Кандии, спешно исправить и усилить укрепления Дарданелл. В Морее он заменил престарелого и больного Али-пашу храбрым Саюнджи-Мустафой. Наконец было отдано повеление вооружить флот и собрать двадцать тысяч азиатских войск к Гелиополису в Египте. Вам мало, ваше превосходительство?

– Нет, с меня достаточно, – сказал адмирал.

Он хотел как можно подробнее ознакомиться с обстановкой, чтобы действовать решительно и быстро. Его интересовали возможности свободного плавания флота в турецких водах, и он поинтересовался, как обстоит дело с союзным трактатом России с Портой:

– Не находите ли вы, государь мой Василий Степанович, что действия наши мы должны начать немедленно, не ожидая окончательного утверждения договора, как писал я вам?

Томара кивнул большой головой.

– Я уже говорил с его светлостью великим визирем[16]. Ежели ждать договора, то французы явятся сюда, прежде чем мы сей договор подпишем. Вот предварительные условия, составленные мною. – Он сунул руку куда-то под жабо, за борт кафтана, извлек оттуда помятую бумагу и стал читать вслух: – Первое! Ежели бы союз не состоялся и император Павел приказал эскадре своей возвратиться в Черное море, то туркам не мешать ее проходу через Дарданеллы. Второе! Русским военным и транспортным судам иметь свободное плавание из Черного моря в Средиземное и обратно. Третье! Турецким начальникам, гражданским и военным, исполнять в отношении чумы и заразительных болезней меры, какие адмиралом Ушаковым предписаны будут. И четвертое! Порта пошлет во все свои гавани и верфи повеление об оказывании русской эскадре возможной помощи.

Томара разрубил ладонью воздух и посмотрел на Ушакова.

– Что имеете сказать на это, Федор Федорович?

– Ничего, – помедлив немного, чтоб ответ его не казался слишком быстрым, сказал Ушаков. Томара был опытным дипломатом. Иное дело, когда будут обсуждаться дела военные, там голос Ушакова должен быть решающим. – Я вполне полагаюсь на ваш опыт и искусство, Василий Степанович.

Удовлетворенный ответом Томара лениво поднялся и в знак расположения пожал руку адмирала выше локтя, словно хотел испробовать крепость его мышц.

– Я буду ждать вас в посольстве, – предупредил он. – Конференция соберется завтра. Сейчас приедет приветствовать вас главный драгоман[17]Порты. Своим скорым прибытием вы несказанно обрадовали его величество султана.

Он вышел, оставив на столе горстку изуродованных перьев.

Едва отошла шлюпка посла, к флагманскому кораблю приблизилось что-то похожее на плавучий сад.

Отпущенные было солдаты почетного караула выстроились снова. Музыканты надули щеки, и трубы оркестра опять громко взревели над рейдом.

По парадному трапу важно поднялся и направился к адмиралу высокий худой человек с длинными руками, огромным кадыком и выпуклыми глазами. Это был грек Ипсиланти, старший переводчик Порты. Его сопровождали четыре чиновника.

– От имени его светлости, верховного визиря Порты Оттоманской, я приношу поздравление с благополучным прибытием знаменитому между князьями мессийского народа, высокостепенному между вельможами нации христианской господину адмиралу, командующему российским флотом, искреннему и любезному приятелю нашему вице-адмиралу Ушакову, коего конец да будет благ, – кланяясь, протянул Ипсиланти.

Ушаков никогда не думал, что титул его нельзя произнести, не передохнув несколько раз. Удивительно было и то, что великий визирь, посылая поздравление, желал союзнику не здоровья или долголетия, а легкой смерти. Либо сама жизнь здесь была такова, что не стоило желать ее продолжения, либо естественная смерть казалась турецким сановникам наивысшим и весьма редко осуществлявшимся благом.

Судя по серьезным, словно каменным лицам чиновников, и то и другое было одинаково возможно.

Окончив титулование, Ипсиланти начал многословно уверять Ушакова в искренней и неизменной дружбе великого визиря.

Адмирал поблагодарил великого визиря за его расположение и тоже высказал немало уверений. Он даже поразился, откуда у него взялись столь напыщенные слова и в таком превеликом количестве.

Вслед за тем на шканцы стали подниматься слуги великого визиря. Они положили к ногам адмирала неисчислимое множество тюльпанов, орхидей, роз, принесли корзины с яблоками, виноградом, персиками. Запах цветов и фруктов был так нежен и свеж, что хотелось дышать им без конца.

Это был, по словам Ипсиланти, знак привета от великого визиря знаменитейшему между князьями мессийского народа адмиралу Ушак-паше, славному начальнику славнейшей эскадры, главе храбрейших.

Как только посланцы великого визиря отбыли, адмирал приказал раздать фрукты командам кораблей.

Английский уполномоченный в Константинополе Спенсер Смит сказал любезно:

– Сэр, мы можем считать осуществленной давнюю мечту лорда Чэтема.[18]Он полагал союз Англии и России основой благополучия народов.

– Я радуюсь, сударь, осуществлению столь доброй мечты, – ответил Ушаков.

Переводчик русского посольства Фонтон переводил слова обоих собеседников так страстно и быстро, что звук его голоса напоминал непрерывное фырканье.

Обходя стол, чтобы занять свое место, Спенсер Смит добавил:

– Ваше имя – залог успеха, сэр. Ваш народ умеет одерживать блестящие победы.

Спенсер Смит высоко ценил любезность. В отношениях личных она рассеивала недоразумения и даже служила заменой искреннего благожелательства, в деловых – смягчала острые углы и подстилала мягкую солому на случай возможного падения. На самом деле он не любил Россию и презирал Турцию, но любезность была превосходным средством, чтобы скрывать это. Вот почему он сказал несколько ни к чему не обязывающих комплиментов адмиралу по поводу его прошлых побед и добавил, что король Великобритании высоко ценит его талант.

Ушаков поблагодарил короля Великобритании и господина Спенсера Смита за столь высокую оценку его заслуг, но английский дипломат не увидел подлинной любезности в слишком спокойных серых глазах адмирала и, пока турецкие представители усаживались в кресла, попытался атаковать его с другой стороны.