— Не стоит благодарности, — тихо ответил он.

Вот всегда он так. Зарядить несколько десятков мечей за раз? Легко. Поделиться с кем-то дыханием жизни? Пожалуйста. Все эти люди привыкли принимать его помощь как должное. Куда же колдуну деваться? Поможет, не впервой. А он потом, переступив порог, стоит, опершись о стену, и пытается перевести дух, потому что шел домой, высоко подняв голову и расправив плечи. Он и от меня всегда скрывает свою усталость…

— Стоит! — упрямо сказала я. — Еще как!

Он погладил меня по руке, поцеловал, куда дотянулся — поцелуй скользнул по щеке.

— Иди спать, Аги…

— Я еще немножко с тобой посижу.

Меня совсем не волновало, что на мне надета тонкая рубашка, едва достигающая колен. Я уже согрелась — от жара очага и от его объятий.

— Знаешь, — сказала я сонно, — всегда мечтала о кресле-качалке, чтобы сидеть в нем у камина долгими зимними вечерами… Хотя, наверное, мы бы вечно ругались из-за него с Адой и Ирмой. А Верн бы всех нас прогнал!

Я рассмеялась, представив эту картину.

Тёрн поднял руку, взмахнул, сложив каким-то замысловатым жестом. Кресло скрипнуло и пошатнулось.

— Да что ты! — догадалась я. — Неужели!

Он хмыкнул: мол, ерунда ведь.

Я спустила на пол ногу, тронула прохладные доски, оттолкнулась. Кресло легко качнулось и уже не останавливалось.

Мне было так уютно, тепло, хорошо. Я сняла ладонь Тёрна с подлокотника и устроила на своем бедре, а сама прижалась к нему, прильнула всем телом.

* * *

Только бы он не принял это… за жалость. Потому что это точно была не она. Но и желанием это пока не было. Все чувства смешались. Я ощущала и совершенно детский страх: вдруг снова будет больно и невыносимо и я пожалею об этом порыве. Но в то же время мне хотелось, чтобы Тёрн принадлежал мне безраздельно, весь целиком, до каждой клеточки, до волоска, до дыхания. Как еще по-другому присвоить его себе? Мне мало одних поцелуев и прикосновения рук.

— Ты дрожишь… моя девочка…

Он все понял, не мог не понять. Только не отталкивай! Не отталкивай снова! Если нужно, я потерплю, только будь моим…

Он догадался, что отказ станет для меня невыносим. Его ладонь нашла мою, пальцы переплелись. Губы пытались утешить. Он целовал мои прохладные щеки, вздрагивающие уголки рта, влажные веки.

— Ну что ты… что ты… Маленькая…

Прижал мою раскрытую ладонь к своим губам. И я чувствовала в нем, опытном мужчине, растерянность. Почему же? Разве мало было у него женщин за его долгую жизнь? Тех, что садились на колени. Целовали без тени смущения. Расстегивали пуговицы на рубашке. Чьи руки гладили смуглую кожу, а губы смеялись, подставляясь под поцелуи.

А я… Тыкалась, как слепой котенок. Как нужно? Смелее, Аги. Я запустила ладони в темные волосы, слишком короткие, чтобы пропустить пряди между пальцев. Прижалась к горячим губам. Я пыталась казаться более опытной, чем есть. Хотя едва ли Тёрн обрадуется упоминанию о том, откуда взялся этот опыт…

Он бережно ответил на поцелуй. Мои потуги изобразить страсть его не обманули. Я была неоперившимся, трепещущим цыпленком. Он никогда не захочет такую маленькую, неопытную… Сейчас скажет: «Иди уже спать, Аги. Что за детские шалости?»

Чуть отстранившись, он заглянул мне в лицо. Темнота его глаз удивительным образом успокаивала. Он будто снова хотел спросить: «Ты на самом деле этого желаешь?»

— Да, — прошептала я.

Тёрн погладил мою щеку тыльной стороной ладони.

— Тогда доверься…

И я, обрадованная, что мне ничего не нужно больше изображать, почти успокоенная, готовая ко всему, спросила будто на приеме у лекаря:

— Рубашку снимать?

Его темные брови чуть сошлись на переносице. Ручаюсь, он в этот момент мысленно вздохнул: «Ну какой ребенок…» И я совсем смутилась, ощутила, как кровь приливает к щекам, и спрятала горящее лицо в ладонях.

Кресло скрипнуло и принялось медленно и плавно раскачиваться. Огонь в камине взметнулся и вдруг распался на крошечные огоньки-светлячки, которое поднялись в воздух и зависли под потолком. Как созвездия. Как горящие фитильки свечей.

Не помню, как получилось, что я сижу на его коленях, прижавшись спиной к его груди и устроив запрокинутую голову на его плече. Я смотрю в звездное небо над головой и оттого, что кресло качается, кажется, взлетаю навстречу.

Тёрн положил руку на мой живот, и сорочка исчезла, расползлась, будто обратилась в туман. Теперь я была полностью обнажена. И тут же почувствовала голыми лопатками, локтями, бедрами, что кожа касается кожи. Горячей, даже жаркой. Только амулет холодил спину. Дыхание перехватило.

— Дыши, — прошептал он в мой затылок. — Дыши, Аги… Дыши, девочка… Не бойся.

Он коснулся губами уха, отчего сделалось и щекотно, и сладко.

Ладони на моем животе. Ласкают, гладят. Выше, ниже. Не касаясь пока. И я выгибаюсь навстречу. Коснись. Ладно. Уже можно. Давай. Ах… Это правильно, что так тягуче ноет все внутри? Почему так влажно и остро? Такая маленькая точка на теле, а столько из-за нее огня.

Я застонала. И сама испугалась. К чему этот жалобный стон, ведь мне не больно? Мне наоборот…

— О, Тёрн… Тёрн…

Это мои губы шепчут?

— Не останавливайся… не… оста…нав…ливайся…

Но хотя его руки нежны и совершают сейчас какое-то небывалое волшебство с моим телом, мне кажется, что этого мало. Я все равно ощущаю пустоту, которую нужно заполнить. Я хочу об этом сказать, но только кусаю губы, чтобы не стонать слишком громко.

Но Тёрн останавливается. Убирает ладонь. О нет… Как же… Но Тёрн подхватывает меня на руки, переворачивая лицом к себе. Я сижу на его бедрах, вцепившись в плечи. Его глаза темны, но рассеянны, заполнены дымкой, губы приоткрыты. Где же твоя невозмутимость, мой любимый магистр?

Моя кожа горит, по телу струится сила, стремящаяся к одной только точке. Я согласна умолять, иначе я сейчас, наверное, просто умру… И губы приоткрываются, уже готовясь произнести: «Прошу… прошу…» Но он догадывается прежде…

Кресло раскачивается. Горят созвездия над головой. Я заполнена вся без остатка, и все равно мне мало. Мы оба вспотели, влажная кожа блестит в отсветах огоньков. Его губы на моей груди. И я снова запускаю пальцы в его волосы. Где тот цыпленок, что боится собственной тени? Я женщина. Страстная и пылкая.

Неистовый, неудержимый полет сквозь звездное небо. Мы тяжело дышим. Наши губы все чаще ищут друг друга, будто стремясь напиться, добавить сил. Ни за что не остановиться… Ни за что…

— Моя… драгоценная… девочка…

Я ничего не могу сказать в ответ. Ни словечка. Я хватаю его руку и прижимаю к своим губам его пальцы. Иначе просто начну кричать. А он ищет и прижимает ко рту мою ладонь.