— Прошу, помоги! Помоги! — Из голоса просителя исчезли грозные нотки, остались только умоляющие.

Это был совсем еще молодой парень в форме городского стражника. Стражники были первыми, кто поднялся на защиту города, и колдун чуть смягчился.

— Что случилось?

— Моя жена… В нее вселилась эта тварь… Как их теперь принято называть. Мираж…

Колдун набрал полную грудь воздуха, положил руку на плечо парня.

— Мне очень жаль. Она уже мертва. Попрощайся.

— Ох… — я зажала уши. — Как страшно…

— Эта история с хорошим концом, Аги, не бойся. Почти… хорошим.

Мое сознание снова раздвоилось, как тогда, когда я читала письмо Тёрна. Я слышала его слова, но одновременно видела все своими глазами. Тёрн, чтобы не испугать меня еще больше, будто рассказывал сказку, говоря о себе в третьем лице, причем довольно пренебрежительно, и горько ухмылялся при этом.

— А надо сказать, Аги, колдун был тот еще зазнайка. До сих пор он ни в чем не знал поражения. Временами ему казалось, что если бы на небесном своде появилось кольцо и такое же на земле, он запросто мог бы соединить две твердыни. Даже сделавшись изгоем, он сумел сохранить хладнокровие. Какое дело горной вершине до тех, кто занят своими маленькими делами у ее подножия… Мальчишка…

Его голос затих, отдалился, а я снова провалилась на девятнадцать лет назад, в темную летнюю ночь.

…Парень, зарыдав, упал на колени. Он раскачивался, схватившись за голову, рвал на себе волосы.

— Иди же к ней!

— Нет, нет! Как я скажу… Последняя надежда! Я не могу, не пойду…

Колдун нахмурился и качнул головой, думая, верно, обвинить просителя в трусости, но удержался.

— Пойдем, — сухо проговорил он вместо этого. — Я провожу. Объяснишь при мне.

Он подхватил стражника под локоть, помогая встать, но тот совсем раскис, ничего не видя от слез, лишь время от времени растерянно проводил ладонью по лицу, словно пытался стереть наваждение обрушившегося на него горя.

— Пойдем, — голос колдуна смягчился. — Где она?

— В к-карете… У р-развилки… Моя жена ждет ребенка! Нашего первенца! Я и его потеряю!

Колдун скорбно сдвинул брови. Горе незнакомца не могло не тронуть его, но за последние дни он повидал столько смертей, что, как ни печально было это осознавать, еще две ничего не прибавили бы к тому грузу, что уже лежал на плечах.

— Пойдем… — повторил он.

На пересечении тракта и узкой тропинки, угодив одним колесом в рытвину и оттого слегка перекосившись, стоял дорогой экипаж. Лошадка меланхолично тянулась мягкими губами к верхушкам кустарника, что рос на обочине, ей не было дела до людских несчастий.

Колдун первым распахнул дверцу кареты и увидел темноволосую девушку, которая, как воробушек, жалась к стене. Незнакомка подняла на колдуна испуганные, наполненные мукой и надеждой глаза и накрыла ладонью свой пока еще плоский живот в неосознанном желании защитить нерожденное дитя. Жена стражника была юная, совсем девочка.

— Гаррет? — прошептала она, пытаясь заглянуть за плечо колдуна. — Где мой муж?

Колдун посторонился, пропуская вперед молодого мужчину. Тот шатался как пьяный и ничего не видел от слез.

— Вики… Я… — он силился произнести вслух страшный приговор и не мог.

— Я вас оставлю, — тихо проговорил колдун.

И тогда отчаяние Гаррета нашло выход в злости, лицо исказилось от ненависти.

— Правильно вас изгнали из Глора! Твари вы все, твари!

Колдун не отреагировал, он знал, что за молодого стражника сейчас говорит его горе, а тот продолжал кидать ему в спину несправедливые и страшные слова, которые, однако, становились все тише и беспомощней, пока безысходность снова не завладела Гарретом.

— Один только среди вас человек был… — пробормотал он, и в голосе его неожиданно послышалось что-то жалкое, детское, будто на месте мужчины оказался мальчик. — Он бы не отвернулся. Хотя бы попытался что-то сделать… Он был из тех, кто не отступает. Только сгинул вместе с Академией…

Колдун содрогнулся, будто в спину ему вонзили нож.

— Кто же? — хрипло спросил он.

— Ректор. Да что тебе-то? Иди, иди…

В карете тонко и обреченно всхлипнула Вики. Она ни о чем не просила, она вдруг как-то сразу смирилась со своей судьбой и скорой гибелью, только…

— Как жалко маленького… — шептала она, ни к кому не обращаясь. — Как жалко…

На бледном, застывшем лице колдуна можно было прочитать его мысли: «Да поймите вы, невозможно спасти! Что бы я ни сделал, как бы ни пытался…»

Но, к счастью или, возможно, несчастью, колдун знал слишком много. Он прочитал сотни книг и сам создал сотни заклинаний. Пока он, терзаемый чувством вины, шаг за шагом удалялся от плачущей женщины и отчаявшегося стражника, который вот-вот потеряет жену и первенца, в его сознании зажглась опасная, авантюрная, но все-таки вполне жизнеспособная идея.

Быстрыми шагами он вернулся к карете.

— Я попытаюсь, — резко бросил он, кляня себя за слабоволие.

Почему эта женщина? Почему этот ребенок? Их было так много за прошедшие два дня — тех, кому он не сумел помочь. Почему же теперь он не смог пройти мимо? Что стало последней каплей, склонившей чашу весов? Брошенное Гарретом горькое: «Он был не из тех, кто отступает»? Или тихое смирение умирающей, жалеющей не себя, а ребенка?

— Я попытаюсь, — повторил он. — Но только если ваш первенец — девочка.

Молодая женщина смотрела не веря, не понимая. Облизнула пересохшие губы.

— Что?..

— Вы позволите? — колдун протянул открытую ладонь. — Не бойтесь, это не причинит вреда ребенку.

— Да, мы позволяем. Что угодно, если это сохранит ей жизнь! — ответил за жену Гаррет.

Надежда, пусть даже слабая, хрупкая, окрылила его, давая возможность вновь почувствовать себя мужчиной, защитником, тем, кто принимает решения.

Вики осторожно придвинулась навстречу, однако, когда кончики пальцев коснулись живота, зажмурилась, будто готовилась к самому страшному, но ничего не произошло, кроме того, что колдун прислушался к чему-то, слышимому только ему, и мимолетно улыбнулся.

— Это девочка…

И следом подхватил Вики на руки и понес без всякого труда, едва ощущая вес.

— Нам нужно дождаться рассвета, — объяснял он по дороге нахохлившемуся Гаррету. — На свету твари слабеют. Если выгоним, я уничтожу его без труда.

Колдун приостановился, коротко глянул на восток, где небо было еще темным и лишь понизу начинало лиловеть.