И вселенная взрывается. И, кажется, я все-таки кричу. Я падаю ему на грудь, сотрясаемая крупной дрожью. И плачу… Это выплеснулись переполняющие меня чувства. И мы еще какое-то время пытаемся догнать наш полет, но постепенно утихаем друг у друга в объятиях. Все тише… Все медленнее… Пока не замираем…

Меня больше не смущала наша нагота. Умиротворенная, расслабленная, я нежилась в объятиях Тёрна. Он снова разжег огонь, гладил мою остывающую кожу, заслоняя от подступающей прохлады. Больше никаких тайн. Разве что…

— Как же все-таки зовут моего мужа? — прошептала я.

Тёрн по какой-то причине скрывает свое настоящее имя, и даже на книгах вместо имени причудливый вензель, напоминающий колючую веточку. Такой же вышит на воротнике его ректорского плаща. Но ведь я имею право знать… теперь… И тут же испугалась: зачем спросила, глупая? Вдруг он не может ответить? Не хочу, чтобы малейшая тень легла между нами.

— Я расскажу тебе историю, — улыбнулся он.

— Страшную?

Тёрн рассмеялся.

— Нет, не очень. Это история про одного нахального мага…

— Знаю одного такого, ага.

— Которого прежде, очень давно, называли за глаза выскочкой. А в глаза самородком. Этот нахальный и чересчур самонадеянный маг как-то перешел дорогу другому магу. Тот был стар, желчен, злопамятен и очень, увы, силен. Все начиналось как шутка. Молодой маг не хотел ранить достоинство своего коллеги, но…

— Ох, Тёрн, с трудом представляю, чтобы ты над кем-то насмехался! Неужели такое возможно!

— Все возможно, когда тебе двадцать лет, а магия послушна любому твоему приказу. Кажется, что мир у твоих ног, и нечего терять, и продолжаться так будет вечность…

Он задумался, погрузившись в воспоминания. Между бровей пролегла глубокая складка. Я попыталась представить Тёрна таким, каким он был в двадцать лет, чуть старше меня. Я видела его смеющимся, с лучистыми упрямыми глазами. Он стоял, засунув руки в карманы. Такой уверенный в себе, полный силы. Что он сделал этому старому ворчуну?

— Он поклялся отплатить, вот только силы наши были примерно равны. Его заклятия не имели надо мной власти. Век магов хоть и чрезвычайно долог, все же не бесконечен. И умирая, старый гордец вложил все свои силы в одно последнее волшебство… Способное настичь меня даже через годы.

Я застыла, тревожно глядя на моего любимого колдуна. И без того хватает волнений, так теперь еще над ним нависло какое-то заклятие!

— Не волнуйся, Аги. Ему не дотянуться до меня из могилы: я принял меры.

— Что же за последнее волшебство такое?

— Он написал несколько десятков грамот, заключающих в себе мощную формулу подчинения. На грамоте не хватает только моего имени. Любой, к кому она попадет в руки, получит надо мной полную власть. Правда, всего на несколько минут, едва ли больше: я переборю любое колдовство. Но не хотелось бы давать такой шанс своим врагам. Потому я скрываю имя, и очень давно. Только самые близкие его знают… Теперь уже почти никто. Тебе я не говорил его раньше не потому, что не доверял, а потому что не хотел подвергать опасности. Ходят слухи, что в столице группа людей, приближенных к престолу, до сих пор пытается отыскать следы… этого нахального мага. И одну-две грамоты держат наготове.

— И зачем бы им разыскивать обычного колдуна? — притворно вздохнула я, уже догадываясь. — Не хотят возвращения Академии, возможно?

Полюбовалась, как расширились его глаза и взлетели брови. Неописуемое чувство. И продолжила, кусая губы, чтобы не рассмеяться:

— Ведь кто может восстановить старейшее учебное заведение Глора, как не сам господин ректор?

И все-таки не выдержала — прыснула. Очень уж удивленное лицо сделалось у Тёрна. Но он, справившись с изумлением, рассмеялся следом.

— Откуда? Как?

Он потер переносицу, недоумевая, пытаясь сопоставить факты: где он оплошал, что упустил? Я не стала его мучить и открыла все, начиная с истории, рассказанной отцом, и заканчивая плащом, обнаруженным в шкафу.

— Мой любимый ректор… — прошептала я, склоняя голову ему на плечо, вдыхая запах, целуя ямочку между ключиц. — Как же тебя зовут, мой любимый ректор?

— Стерн… Стерн Сварторн. Понимаю, звучит ужасно…

— Звучит прекрасно! Стерн… Стерн…

Колючее и сильное имя. Стерн Терновник. Тёрн.

— Настоящее имя для мага!

Он негромко рассмеялся.

— Знавал я сильнейших магов, которых звали Карл Пим или Нелли Орешек. Не имя делает мага…

Я обвила его руками за шею. Поцеловала, не давая договорить.

— Никто и никогда не узнает его от меня, клянусь.

— Не надо клятв, достаточно обещания, Аги. Я тебе верю.

Он поднялся, не спуская меня с рук.

— Пойдем отдыхать.

В спальню? Не знаю, хочу ли я ночевать в той комнате, где прежде он и Агнесса… Но мы поднялись этажом выше и оказались у дверей незнакомой комнаты. Тёрн толкнул дверь коленом, занес меня внутрь. Я оглядывалась, не понимая. Это была другая комната. Она была меньше и светлее. Белоснежные легкие занавески на окнах. Ни пылинки. Так чисто, уютно.

— Это наша спальня.

Тёрн опустил меня на постель, закутал в мягкое покрывало, лег рядом и привлек к груди, устраивая мою голову на своем плече.

— А завтра, — сонно пробормотала я, — ты мне дашь еще один урок…

Усмехнулся, коснулся поцелуем губ.

— Сколько угодно уроков, моя драгоценная девочка.

Незаметно наступило лето. Первый месяц его, Светень, оправдывал свое название. Яркое солнце с самого утра заглядывало в окна. Я забыла, что такое дождь. Небо, безмятежно-синее, спокойное, как озеро в ясную погоду, не омрачала ни одна туча. Только белые трогательные барашки облаков робко прогуливались по самому краю небосвода.

Я просыпалась в объятиях того, кого люблю. Тёрн изменил своей привычке вставать до зари и, давно проснувшись, ждал, пока я открою глаза. Свет бил окна, я жмурилась, как довольная кошечка, потягиваясь, и подставляла свое лицо под поцелуи, и целовала сама. Опрокидывала моего колдуна навзничь, прижимала его руки к подушке:

— Ага, попался!

Тёрн смеялся, мы начинали возиться и баловаться. Наши темные волосы перемешивались, руки и ноги переплетались. Он легко мог одержать верх, но поддавался, и я наваливалась на него, играя, покусывала мочку уха. Во мне оставалось еще очень много детского, но в то же время я ощущала, как с каждым днем все сильнее пробуждается моя чувственность. Где та стеснительная пташка? Хотя румянец до сих пор выступал на щеках в тот момент, когда тонкие бретельки сорочки скользили по плечам, это скорее от предвкушения, чем от стыда.