— Вероника Павловна!

От неожиданности она поскользнулась, чуть не упала и нелеповзмахнула руками. Сквозь летящий снег к ней подходил Олег Петрович Никонов.Машина с распахнутой задней дверью и освещенным салоном маячила у него заспиной.

— Добрый вечер.

— Вы меня напугали.

— Простите.

Он подошел и посмотрел ей в лицо.

— Все в порядке?

— Да. Да, конечно! А Федор вам не позвонил разве?! Он долженбыл позвонить, хотя у них в отделе милиция была до самой последней минуты, а яушла, чтобы просто подозрений ни у кого не возникло, почему я так долго сижу идомой не ухожу…

— Вероника Павловна…

— Простите меня, Олег Петрович, я сама не знаю, что говорю!Я волновалась очень, понимаете?..

— Понимаю. Мне нужно с вами поговорить.

— Конечно, конечно. Давайте поговорим. Прямо сейчас?

— Если у вас нет более важных планов на вечер.

— У меня? — поразилась Вероника. — Планов?! Нет у меняникаких планов!

— Вот и отлично. Тогда пойдемте в машину. Я подвезу васдомой, и заодно мы поговорим.

— О… Федоре, да?

Олег пожал плечами.

— Если хотите, можем поговорить и о Федоре, но у меня другойвопрос. Мне нужна ваша консультация.

— Моя консультация?!

— Давайте сядем в машину, — неторопливо предложил ОлегПетрович. — И все обсудим.

И взял ее под локоть.

За последние лет двадцать никто не брал ее под локоть! ПетрИльич не в счет.

Она засеменила следом за ним к громадной, словно океанскийлайнер, машине, и Гена, сидевший за рулем, поздоровался с ней, как со старойзнакомой, и Олег пропустил ее вперед, и она забралась внутрь, он сел рядом, имашина поехала.

Все молчали.

Вероника тихонько отряхивала подтаивающий снег с куртки истыдилась того, что капли летят на ковры, которыми был устлан пол в этойнеобыкновенной машине.

Она долго возилась, и Олег Петрович ей не мешал, смотрел вокно, и наконец, угомонившись. Вероника снова начала было рассказывать, как емублагодарна за все, что он для них сделал, и что они без него совсем, совсемпропали бы, а он все молчал.

Вероника выдохлась и замолчала.

В его присутствии она чувствовала себя ужасно —пятнадцатилетней нескладной девчонкой, а не женщиной за сорок, имеющейсына-жулика!..

— Все это превосходно, — сказал наконец Олег Петрович. —Просто превосходно!

— Что… превосходно?

— Все, что вы говорите, не может меня не радовать. Я простосчастлив, что мои старания так успешно завершились. Впрочем, еще не до конца. Ядо сих пор не знаю, кто и за что убил Василия Дмитриевича, куда деваласьшкатулка и где мне ее искать.

— Вы думаете, что шкатулка у Федора?

— У Федора ее нет. Скорее всего, она у того, кто убилстарика.

— Вы думаете, что его убили из-за этой шкатулки?

— Скорее из-за того, что было в шкатулке. Собственно говоря,ваша помощь нужна мне как раз для того, чтобы разобраться, что именно там было.

Вероника удивилась:

— Вы не знаете, что там было?!

— Знаю. Я хочу вам показать, потому что ваш сын сказал мне,что вы работаете в отделе русской иконописи.

Вероника смотрела на него во все глаза.

— Ну да. Работаю. Но какое отношение шкатулка имеет крусской иконописи?!

— Вот именно поэтому я и хотел, чтобы вы все увидели своимиглазами. Впрочем, мы уже приехали.

Машина въезжала на круглый дворик, засыпанный снегом, сфонарями и византийскими колоннами, поддерживающими портик.

— Я здесь живу, — буркнул Олег Петрович, увидев ее лицо. —Только в обморок не падайте! У меня мало времени, и хотелось бы, чтобы вы всевремя находились в сознании.

— Что?.. — переспросила Вероника.

Нет, конечно, все смотрели сериалы и еще программу на НТВпро ремонт — там время от времени показывали то французских графов, то английскихгерцогов, которые жили именно в таких местах. Программа программой, однакоВероника была совершенно уверена, что никаких таких мест на самом деле несуществует и существовать не может, и людей, которые жили бы в таких домах,тоже не существует, и все это выдумки тех, кто снимает кино и сюжеты проремонт.

Ну, трудно нормальному человеку вообразить, что можно жить…в Лувре! Почти невозможно.

Вернее, совсем невозможно.

Вероника старалась не смотреть по сторонам и на своеотражение в многочисленных зеркалах не смотрела тоже, ибо отражение это самойсвоей сутью оскорбляло окружающую роскошь и благолепие! И что-то вродеклассовой ненависти вдруг кольнуло ее, и пришлось даже напомнить себе, что этотчеловек — не угнетатель бедных и несчастных, а спаситель ее сына и она ему «векдолжна быть обязана»!

В квартире она долго снимала сапоги. Маялась от сознаниясобственной неполноценности и одергивала голубенький свитерок, который слишкомее обтягивал — все складки в ненужных местах неприлично вылезали из него вразные стороны. И причесаться ей хотелось, и губы подмазать розовой помадкой —наверное, поживее бы выглядела, если бы причесалась и подмазала!

А потом она вдруг обиделась. Зачем она так старается? Зачемнатягивает свитерок? И какая разница этому человеку, напомажены у нее губы илинет?! Может, она хочет на него впечатление произвести?! Показаться лучше, чемона есть на самом деле?!

Даже если она станет лучше в миллион раз, ему-то какаяразница?! Им, живущим в Луврах, простые смертные ни к чему! И как простыесмертные ничего не знают о богах, так и боги вряд ли догадываются о том, чтопростые смертные в принципе существуют в природе.

— Вероника Павловна, где вы застряли?

— Проходите, проходите, — сказал из-за ее спины водительГена. — Во-он туда, прямо, а потом налево заворачивайте! Там кабинет.

Вероника пошла прямо, а потом завернула налево и ещекакое-то время шла, старательно не глядя по сторонам, и наконец дошла до единственнойраспахнутой настежь двери. Олег Петрович стоял посреди огромного, но тем неменее уютного пространства. Громадных размеров стол на львиных лапах царилпосередине этого пространства, и вокруг были книги, море книг, от пола допотолка, и деревянная стремянка с латунными ручками, и какие-то портреты, иеще, кажется, бюро, и еще что-то, как раз в духе Лувра — почему-то Верониказациклилась на Лувре.