А Петр Ильич явно чего-то недоговаривает!..

Ровно в четыре часа, изнемогая от бездействия и тревоги,Федор Башилов в сотый раз выглянул из служебной дверцы в высоченный мраморныйвестибюль, откуда вверх поднималась парадная лестница «в экспозицию», а вниз,как ручейки, стекали две лестнички поменьше — «в гардероб». В дни большихвыставок или детских каникул здесь было не протолкнуться, очередь стояла черезвесь вестибюль, и уборщицам приходилось то и дело протирать мрамор, которыйтоптали тысячи ног людей, жаждущих приобщиться к искусству. Милиция ставилатурникеты, чтобы хоть как-то привести очередь в порядок, и вообще в музеетворилось полное сумасшествие. Федор это самое сумасшествие очень любил.

Сегодня в вестибюле было почти пусто, только какие-токомандированные тетушки решали, куда бы им пойти — в античный зал или в русскуюиконопись.

— Да у меня уже ноги не ходят! — говорила одна. — Москва этатакая здоровущая!

— Не на морозе же стоять! — возразила другая. — До поездаеще три часа с гаком!

И тут появилась Виктория.

Федор не поверил своим глазам. Нет, он знал, что она должнаприйти, но почему-то совсем в это не верил.

Нет, не так.

Он знал и верил — и все равно как будто не ожидал.

Она вошла, улыбнулась охраннику Саше, который уставился нанее во все глаза, и каблучки ее зацокали по мраморному полу. В руке она неслаогромную спортивную сумку.

Федору стало трудно дышать.

Как раз перед рамкой она вдруг поскользнулась на мраморе,охнула и чуть не упала. Спортивное чудище вырвалось у нее из рук, обрушилось напол и поехало под стол, за которым охранники всегда проверяли сумки. Сашакинулся и подхватил ее.

— Девушка, осторожнее!

Тетушки перестали шептаться и тоже уставились на Викторию.Происходящее было значительно интереснее, чем античность, а заодно и русскаяиконопись!

— Господи, как больно!

— Вы ногу подвернули!

— Да я все время падаю! — Виктория улыбнулась охранникусказочной улыбкой, и он улыбнулся ей в ответ — растерянной. — Вы не поверите,вот только выйду из дома, обязательно упаду!

— Держитесь за меня. Держитесь, не стесняйтесь! Может, васотвести в медпункт?..

— Можно мне присесть?

Саша провел прекрасную барышню к креслам, стоявшим вдольстены, усадил ее и присел рядом на корточки. Она то морщилась, то улыбалась, ивидно было, что готова мужественно терпеть боль, лишь бы никого собой необременять.

— Ну что? Если пошевелить, больно?

— Вот так больно, а вот так уже… нет!

— Осторожнее надо, девушка!

— Спасибо вам, что помогли! Я бы растянулась и вообще ногусломала!

— Да что вы! Может, в медпункт все-таки?

Перед носом у охранника Виктория покрутила безупречной ногойв безупречном ботинке и безупречном чулочке. Охранник не отводил от нее глаз.

— А как вас зовут?

— Меня?!

— Ну, конечно, вас!

— Са… Саша, а что?

— Уже все прошло, Саша. Спасибо вам.

— А вас как зовут?

— А меня Вика, — сияя, сказала Виктория и поднялась.Охранник посмотрел на ее ногу и быстро отвел глаза. — Саш, вы не принесете мою сумку?Я сегодня в теннис играла и, наверное, колено перетрудила, вот нога иподвернулась! Во-он она, под стол уехала!

Охранник поискал глазами сумку, подошел, выудил ее из-подстола и аккуратно поставил перед Викторией.

— Спасибо вам, Саша! — прочувствованно сказала она. — Вгардероб налево или направо?

— По любой лестнице вниз. Я бы вас проводил, — добавил он ссожалением, — но нам отлучаться никак нельзя.

— Спасибо, — еще раз поблагодарила коварная Виктория иравнодушно мазнула глазами по Федору, который торчал в дверях с надписью«Служебный вход». Как будто не узнала. — Мы с вами увидимся, Саша, когда яобратно пойду! И я вам еще раз скажу спасибо!

— Не за что, — пробормотал совершенно потерявшийся Саша.

Виктория подхватила сумку и стала грациозно спускаться вгардероб, и Федор осторожно прикрыл за собой дверь.

Итак, сумка в музее. Теперь самое главное — незаметно добытьее из гардероба. Виктория свою часть программы отыграла с блеском, и Федоруосталось не провалить свою.

Он вышел из-за служебной двери и с очень деловым видомсбежал вниз по противоположной лестнице, не той, по которой спускаласьВиктория. Охранник Саша тоскливо смотрел ей вслед, командированные теткидвинулись вверх по большой лестнице, и на Федора никто не обращал внимания. Навсякий случай он еще раз огляделся по сторонам, пригнулся и заглянул вгардероб.

В гардеробе дежурил Иван Ильич, раньше работавшийкапельдинером в Большом театре и на пенсии переместившийся в Музейизобразительных искусств по причине артрита, из-за которого ему было трудностоять. Его всегда жалели, и в дни больших выставок или школьных каникул, когдаприходилось таскать сотни шуб и пальто, он получал отгулы и больничные. Сейчаснароду было мало, и Иван Ильич мирно почитывал книжицу в своем уголке зашубами.

Виктория в два счета пристроила ему сумку, которую старик,кряхтя и качая головой, поставил возле деревянного ящика с отделениями, кудаобычно клали пакеты и шляпы. Федор наблюдал за ней из-за поворота лестницы.

Она что-то прощебетала Ивану Ильичу, вскинула на плечокрохотный ридикюльчик, поправила у зеркала волосы, которые вовсе незачем былопоправлять, и, держась за перила, стала подниматься.

Федор подождал, когда она его минует, и сбежал в гардероб.

— Иван Ильич! Где вы?

— Кто тут? А, Федя! Чего тебе?

— У вас… телефон работает? Я свой дома забыл, а из отделаговорить не могу.

— Зазнобе, что ль, позвонить хочешь? Ну, звони, звони, чеготам! Вон он телефон, на столике. В город через пятерку!

— Да знаю я, Иван Ильич!

Огромная спортивная сумка стояла почти у его ноги, и Федориспытывал неистовое желание схватить ее. Он знал, что нельзя, но все его бедыбыли сосредоточены именно в этой сумке — взять ее, и дело с концом!

Он покрутил пальцем диск древнего желтого телефона,переложил трубку с одного плеча на другое и снова покосился на сумку.

Пока все идет как надо, только бы не испортить дела.

— Федя. — Гардеробщик показался из-за пустых вешалок, очкисдвинуты на кончик носа, в руке потрепанная толстая книжища.