Она подмигивает мне.

– Нам очень помогает, что Луис играет на саксофоне. На стенах висят фотографии, которые мой муж сделал в первые дни революции, а еду мы подаем на фарфоровых тарелках, оставшихся еще от моей бабушки. Туристы приезжают к нам насладиться кубинской романтикой и получают такую возможность.

Так вот зачем я сюда приехала? Насладиться кубинской романтикой? Конечно, я думала об этом, когда готовилась к поездке. Я настраивалась на то, что буду объективной и не позволю историям, которые слышала всю жизнь, и взглядам моей семьи повлиять на мое собственное впечатление о настоящей Кубе. Я была готова к тому, что увиденное и услышанное здесь будет кардинально отличаться от представлений моей семьи, и считала, что правда должна быть где-то посередине. Но я и представить себе не могла, насколько здесь все плохо. Во всех спорах и дискуссиях об отмене эмбарго и восстановлении отношений между нашими странами акцент в первую очередь ставится на то, что Куба – это туристический рай, в котором время остановилось. Я не имела ни малейшего представления о том, насколько трудно приходится обычным кубинцам, не осознавала серьезность и масштаб проблем, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни.

Анна искоса смотрит на меня.

– Кстати, о Луисе… – Ее голос на мгновение прерывается. – Когда мы с Элизой стали постарше, мы часто мечтали о том, какой будет наша жизнь. Мы представляли себя подружками невесты на свадьбах друг у друга, воображали, как будем вместе растить детей и вместе станем бабушками. Мы мечтали, что наши дети будут играть друг с другом, станут лучшими друзьями и, возможно, даже влюбятся друг в друга. Мне очень приятно видеть тебя вместе с Луисом.

– Но мы не…

Я даже не знаю, как закончить предложение. Не вместе? Не влюблены?

– Я не представляю, как мы можем быть вместе, – говорю я вместо этого.

– Марисоль, не теряй веры. Вы бы прекрасно подошли друг другу. Это может показаться невозможным, но поверь мне, ты никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем.

На последней фразе на кухню заходит Луис, обнимает и целует бабушку в знак приветствия. Я принимаюсь готовить паэлью, чтобы хоть чем-то занять себя. Щеки мои пылают. Есть некоторые вещи, которые я еще не готова обсуждать. Я скоро уеду, и что будет тогда? Будем ли мы поддерживать контакт, или эта связь исчезнет, как только мы вернемся к нормальной жизни?

Анна уходит навестить гостей, и мы снова остаемся наедине.

Луис подходит ко мне и целует меня в лоб. Он улыбается, а его пальцы гладят мои волосы. Я снова краснею.

– Ты нервничаешь, – говорит он, и его это явно забавляет.

– Да.

– Но почему? Раньше ты не нервничала.

– Я всегда немного нервничала, но в этом доме, когда здесь твоя бабушка, Кристина и твоя мать, я чувствую себя странно. Я не хочу никому наступать на пятки. И потом, есть еще кое-что. Я не хочу начинать то, что не смогу закончить; я не знаю, что я здесь делаю, – признаюсь я. – Я приехала, чтобы развеять прах бабушки, а теперь все перепуталось. Оказывается, у меня есть дедушка, о существовании которого я и не подозревала. И ты…

Я приехала сюда, чтобы написать статью о туристических местах, а теперь моя голова забита вопросами политики и несправедливости. Я приехала сюда свободной и беззаботной, а теперь я рискую оставить здесь свое сердце. Такое ощущение, словно Куба пробудила что-то во мне, и теперь я не в силах от этого отмахнуться. Да и не хочу.

– Я понимаю. – Луис со вздохом делает шаг назад. – Все очень сложно.

– Да.

Я поворачиваюсь, смотрю в его темные глаза, ища в них подсказку.

– Да, в этом ты хорош, – бормочу я.

– Хорошо в чем?

– В том, чтобы умело скрывать свои мысли и чувства. Иногда мне очень сложно понять, о чем ты думаешь.

– Марисоль, разве между нами есть секреты?

От того, как он произносит мое имя, сердце начинает биться быстрее. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как кожа покрылась мурашками.

Когда я открываю глаза, то вижу, что Луис пристально смотрит на меня, а его лицо сохраняет свое обычное непроницаемое выражение.

Луис подходит ближе, его губы прикасаются к моему лбу, а пальцами он легко проводит по моим волосам.

Он делает шаг назад и жестом указывает на плиту.

– Ужин почти закончен. Ты будешь готова через час?

Я открываю рот, чтобы ответить…

В этот момент мама Луиса, Каридад, заходит на кухню и с глухим стуком ставит стопку тарелок на крошечный кухонный стол.

Луис отдергивает руку. Мои щеки пылают, и я делаю глубокий вдох.

– Ты успеешь за час собраться? – снова спрашивает он, понизив голос.

Я киваю и выхожу из комнаты. Каридад провожает меня долгим взглядом.

Элиза

Он храбро сражался и погиб в Санта-Кларе. У меня от него ничего не осталось, кроме воспоминаний, писем и нескольких подарков, которые напоминают мне о том, что он действительно когда-то был в моей жизни и любил меня.

А еще у меня будет ребенок.

Два дня я не вылезаю из постели. Сестры поддерживают меня, не задают вопросов, но я чувствую их беспокойство. Лишь только Магда знает всю правду, только она понимает всю глубину моих страхов и душевной боли. Она сидит рядом со мной на кровати, гладит меня по голове и уговаривает поесть и попить.

– Ради ребенка, – шепчет она.

Солнечный свет, шум, звуки улицы – все это стало для меня невыносимым, и я могу существовать лишь в полумраке и тишине своей комнаты.

Через несколько дней после того, как мой мир разлетелся на куски, мне пришлось подняться. Нагрянул новый кризис, а революцию мало беспокоят разбитые сердца и разрушенные мечты.

Она добралась до моего отца.

Когда я спускаюсь вниз, то вижу, что мама рыдает, сидя на диване в окружении Изабель и Беатрис. Марии нет – она в своей комнате с Магдой. Нам становится все сложнее оградить ее от этого ужаса.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Первая моя мысль об Алехандро. Я всегда боялась, что именно он попадет под удар, так как, не скрывая своей неприязни к Фиделю, он играл с огнем.

– Отец… – отвечает Беатрис. – Че добрался до него.

О, как я ненавижу аргентинца! Мне неприятно видеть, что Фидель ведет себя так, словно он хозяин нашей страны, но, в отличие от Фиделя, Че даже не кубинец, и потому то, что он делает, приводит меня в ярость.

– Он забрал его в Ла-Кабанью, – мрачно говорит Изабель.

Тюрьма Батисты стала теперь тюрьмой Фиделя. Вот и вся революция.

– Когда?

– Сегодня утром, – отвечает Беатрис, бледнея. – Это все, что нам известно.