В условиях новой свободы и демократии, которые Фидель принес на Кубу, они могут держать его так долго, как им заблагорассудится, и делать с ним все, что захотят.

Вот вам и прогресс.

Я боюсь, что однажды меня разорвет от гнева и никакие шелковые перчатки и платья не помогут.

– Они убьют его, – шепчет мама.

– Они не сделают этого, – говорит Изабель, но ее слова звучат неубедительно.

Они могут его убить.

По моей щеке скатывается слеза, потом еще одна, развеивая окружавший меня туман. Внезапно я осознаю, что мои страдания из-за смерти Пабло – это роскошь, которую я просто не могу себе позволить.

– Что же нам делать? – спрашивает мама.

Уезжать.

Эта мысль поражает меня, но это единственное правильное решение. В памяти всплывает образ мародерствующей толпы, опрокидывающей парковочные счетчики. Куба перестала быть для нас безопасным местом. Они забрали нашего отца. Когда они придут за остальными? Будет ли здесь в безопасности мой ребенок – все, что осталось у меня от Пабло?

Где же Алехандро?

– Мы подождем, – мрачно говорит Беатрис.

Теперь, когда Батиста больше не у власти, наша жизнь очень изменилась.

Раньше я жаловалась, что мои дни состоят из одних вечеринок, теперь же они полны ужаса и страха. Я тоскую по тому времени, когда моей единственной заботой была правильно подобранная шляпка. Наш отец остается в Ла-Кабанье, каждый день проводятся новые казни, а от Алехандро нет ни весточки. Все больше и больше друзей родителей покидают страну, направляясь в Соединенные Штаты, в Европу. Все больше и больше людей уезжают, а мы ждем, ждем, что будет с нашим отцом, ждем новостей от нашего брата, ждем, ждем, только и делаем, что ждем.

Дяде нашей матери удалось навестить отца. Мы узнали, что он жив и заточен в темной сырой камере. Изабель и Беатрис сидят рядом с матерью и держат ее за руку, пока двоюродный дедушка с мрачным выражением лица сообщает последние новости о состоянии нашего отца.

Проходят дни, недели, пока ожидание не превращается в бесконечную пытку, и мы наконец решаем отправиться в логово зверя.

Крепость, в которой располагается тюрьма, была построена в восемнадцатом веке для защиты от английских пиратов, а позже была преобразована в казарму. Сейчас она находится под властью аргентинца Че Гевары – того самого человека, о котором мне однажды говорил Пабло, называя своим другом и братом по оружию.

Мы подходим к каменной крепости, и Беатрис сжимает мою руку.

– Это плохая идея, – шепчу я, моя рука тянется к животу. Я ловлю себя на полуслове и отдергиваю руку. На меня вновь накатывает приступ тошноты.

Солнце безжалостно палит.

– Было бы лучше, если бы ты осталась дома? – спрашивает Беатрис.

Сейчас я уже не одна и жалею, что не отказалась, когда Беатрис попросила меня сопровождать ее.

Она расправляет плечи, смотрит на нависшую над ней каменную крепость, на ее лице появляется знакомое выражение – Беатрис вышла на охоту.

– Подожди меня здесь.

– Ты с ума сошла? – шиплю я. – Ты не можешь пойти туда одна.

– И что ты предлагаешь мне делать?

– Они убивают людей, Беатрис. И делают это постоянно.

В ее глазах вспыхивает гнев, а гнев Беатрис может быть очень опасен.

– Есть кое-кто, кто может мне помочь, – говорит она.

Если у Беатрис есть связи в Ла-Кабанья. .

Я хватаю ее за руку и притягиваю к себе.

– Ты что, имеешь отношение к движению «26 июля»?

– Конечно, нет, – с презрением отвечает она. – Но я знаю того, кто имеет.

– Твой друг? – перехожу я на шепот. – Любовник?

– Даже близко нет.

Ее взгляд возвращается к каменной крепости. Беатрис выглядит так, словно готовится приступить к выполнению неприятной работы.

У меня дрожь пробегает по спине от той ярости, что я вижу в ее глазах. Ее не переубедить.

– Прошло уже несколько дней, почти неделя. Где сейчас Алехандро? – Ее голос срывается. – Жив ли он вообще? А наш отец здесь. Что еще остается делать? Я должна попытаться.

– Беатрис…

– Ну все, хватит.

Я отпускаю ее, потому что другого выхода нет – если она не сделает то, что задумала, сегодня, то просто вернется сюда завтра. Разум покинул нас всех, и все же я больше не могу позволить себе принимать опрометчивые решения самостоятельно. Мой ребенок уже потерял одного родителя из-за этой революции, и теперь только от меня зависит его безопасность.

Я стою в тени Ла-Кабанья и смотрю, как моя храбрая, красивая, упрямая сестра входит в крепость. Я почти завидую Беатрис – завидую ее независимости, мужеству, дерзости. Только сейчас я в полной мере осознала, что беременна. Сначала мои мысли занимал Фидель, потом смерть Пабло и арест отца, а мысли о будущем ребенке отошли на второй план.

И только сейчас я полностью осознала, что стану матерью и буду самостоятельно воспитывать этого ребенка. Это одновременно и пугающая ответственность, и огромная радость.

Мимо меня проходят солдаты в рваных зеленых мундирах, их взгляды сначала устремляются на меня, потом на удаляющуюся фигуру Беатрис. До меня доносится их смех.

Еще один приступ тошноты.

Я молюсь, повторяя слова, которым меня учили в детстве и которые в последние месяцы я произносила чаще, чем за всю свою жизнь. Сейчас я молюсь за Беатрис, за отца, за брата, за моего будущего ребенка, молюсь за всех нас.

Проходят минуты, проходит целый час. С каждым мгновением ожидания усиливается мой страх – я боюсь, что, возможно, не увижу больше ни Беатрис, ни отца. Как без него мы будем жить? Примет ли нас мой двоюродный дедушка? Как мы это переживем?

И как раз в тот момент, когда моя паника достигает пика, Беатрис выходит. По ее виду не поймешь, удалось ли ей воплотить свой план. Она одинаково держится и одержав победу, и потерпев поражение.

Она останавливается в метре от меня с мрачным выражением лица.

– Я не смогла его вытащить. Но мне удалось его увидеть. Он ранен, но с ним все в порядке. Зол на меня за то, что я пришла. – Она сглатывает. – Они запихнули его в камеру с десятью другими мужчинами, словно животных в клетку.

– Что они собираются с ним делать?

– Даже не знаю. – Ее молчание красноречивее любых слов.

– Беатрис.

– Они расстреливают людей. Три раза в день. Каждый день. – Выражение ее лица становится убийственным. – Че нравится такое расписание.

На этот раз меня действительно тошнит, и содержимое моего желудка оказывается на земле передо мной.

Беатрис тут же подбегает, молча гладит меня по спине и убирает волосы с моего лица.