Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За перегородкой зазвенели первые аккорды гитары.
В другое время Борька бы с удовольствием пошел подпевать. Тем более что там Оля. Но идти и смотреть, как она там сидит рядом с Денисом, ему не хотелось.
«Дым костра создает уют, — пели на два голоса Оля с Денисом, —
искры тлеют и гаснут сами, пять ребят о любви поют чуть охрипшими…»
Борька залез на верхнюю полку. Ему почему-то было ужасно грустно от этой хорошей песни про парней у костра, к которым непременно должны приехать те, о ком они поют, чтобы услышать их песню сначала…
Из дремоты его вырвал инструктор Коля. Не громко, как в лагере, а тихонечко он зашептал на ухо:
— Подъем. Скоро выходить.
Идти отрядам предстоит порознь. Первый отряд уже сошел минут двадцать назад. Но ровно через неделю они сойдутся вместе в назначенной точке на Селигере. Борька не попрощался с Олей, не пожелал счастливого пути. Но сейчас об этом думать некогда. Поезд тормозит у довольно большого, хотя и деревянного, здания вокзала. Коля, Борис Нестеров и Денис по эстафете принимают рюкзаки. Где чей — это потом выяснится.
Капитан Грант идет с ними. Когда он объявил об этом, еще в лагере на построении, все ребята из второго отряда дружно начали кричать: «Ура!» Что касается Борьки, то он хоть и кричал за компанию, но особого повода для восторга не видел. Под командованием Коли было бы поспокойнее. И вообще, чем меньше начальников, тем лучше. Но сие, как говорится, от Борьки не зависело.
Начало шестого. На улицах — ни единого человека. Моросит дождь. Городок в серой дымке. Он весь деревянный: добротные бревенчатые срубы, окруженные глухими заборами, массивные деревянные ворота. «Купеческие дома», — говорит Денис. В кино в таких домах действительно живут купцы. Но не мог же весь город быть заселен одними купцами!
Даже тротуары здесь сделаны из дерева. Как во вчерашней песне: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы».
В суматохе Борька даже забыл спросить, как называется этот город. А он уже и кончился. Когда выезжаешь из Москвы за городскую границу — кольцевую автодорогу, ощущения, что попал за город, нет. Стоят такие же многоэтажные дома, большие магазины, ездят автобусы. И хотя на дорожных табличках-указателях мелькают сельские названия, но кажется, что это по ошибке, что все равно и здесь Москва. А этот городок внезапно оборвался. Только что были дома, за ними — маленькие огороды, а затем поле, а за полем — лес в дымке. Отряд прошел километр — первый из ста пятидесяти.
7. ПЛЫЛ ПО РЕКЕ КОТЕЛ…
«В Центральном районе России погода в этот воскресный день радует отдыхающих…» — бодро сообщил диктор из висящего у Коли на шее приемника.
Ребята из лагеря капитана Гранта, вне всякого сомнения, отдыхающие. Но сказать, что погода доставляла им особую радость, Борька никак не мог. Ощущение было такое, что находились они не в этом самом Центральной районе, а где-нибудь посередине пустыни Сахары. Борька прослушал, сколько термометры показывали в тени, но на солнце можно было пожарить яичницу, поставив сковородку прямо на дорогу. Казалось, что на голове меховая ушанка, а не легкая шапочка с козырьком. Капли пота стекали из-под нее на глаза, на нос. Хорошо было бы ее намочить, но капитан Грант сказал, что нельзя: мокрая она лишь сильнее будет притягивать солнечные лучи. Пить тоже нельзя — только полоскать горло и рот. В крайнем случае — сделать маленький глоток. А жаль. Стоит только закрыть глаза, как перед тобой возникает видение. Фата-моргана. Как в пустыне. Только в Сахаре, говорят, мерещатся оазисы с пальмами, а здесь — обычная бочка с квасом. Подходишь к ней, берешь большую кружку, а лучше — сразу две, садишься рядом на травку… Но бочки с квасом нет. Есть солнце, повисшее прямо над головой, нескончаемая полоса бетонки под ногами. И еще — рюкзак, просто впившийся в плечи. Хорошо Борису Нестерову — он еще дома, до лагеря, сделал себе на лямки широкие войлочные наплечники. Опыт есть опыт. Ему плечи не режет, поэтому Борис идет в одной футболке, засунув штормовку под клапан рюкзака. Все остальные штормовок не снимают: какая ни есть, а прокладка. Хотя прохладнее от этого, конечно, не становится.
Ботинки как будто со свинцовой подметкой. В кедах было бы намного легче. Но Борька уже знал, что запрет на них — это не дисциплинарная прихоть капитана Гранта. Полчаса назад он со всего маху наступил на здоровый осколок — какой-то болван разбил на дороге бутылку. Был бы в кедах — все, конец походу. Точно бы ногу распорол. Впрочем, может, оно бы и к лучшему. Кому нужен этот дурацкий туризм? Во имя чего они тащатся по жаре и волокут на себе тяжести? Люди непосвященные, вроде Борькиной мамы, считают, что туристы во время похода любуются природой и памятниками архитектуры, открывают для себя новые края, познают мир. На самом же деле в походе не увидишь ничего, кроме дороги под ногами да затылка впереди идущего — на большее сил не остается. Пришло и прошло уже не только второе, а кажется — пятое дыхание.
Ну какая, спрашивается, романтика в этой бетонке? Тормознули бы сейчас грузовик — вон водитель рукой помахал — да и проехали бы с десяток километров. Нет, нельзя, надо идти. Надо. Больше всего на свете Борька сейчас ненавидел это слово. Спору нет, бывают в жизни ситуации, когда действительно надо. Но в большинстве случаев люди сами себе придумывают какие-то правила, чтобы потом, мучась, их выполнять.
Вот шагает впереди капитан Грант, приволакивает ногу. Другой бы на его месте лишний раз в булочную через дорогу не пошел, а он с таким рюкзачищем за спиной километры меряет… А Маринка? Поехала бы себе спокойно в пионерский лагерь, там по вечерам танцы, глядишь, и висюльки бы пригодились. Так нет, надо. Ну да ладно, тут каждый решает сам за себя. Им надо, а Борьке — нет. Вытерпеть эту неделю, и больше никаких походов. Никогда. Хватит с него романтики.
За три дня до отъезда на Селигер в лагере был родительский день. Борькина мама приезжала, естественно, одна — у «крокодилов», как всегда, запарка, и папа
