Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эх, ты! — Борька вложил во взгляд, которым он окинул Маринку, всю силу своего презрения.
— Подумаешь, — сказала Маринка. — «Мишек» можно и в магазине купить. Хоть два кило!
Всего два дня назад у Борьки на языке вертелась точно такая же фраза. Но это было целых два дня назад!
Купить, конечно, можно. Но только это будут уже совсем другие «Мишки»!
На тропинке, ведущей в лагерь, Борьку догнала Оля Озерная.
— Хочешь? — Она протянула ему на ладони уже развернутую конфету.
— Спасибо! — Борька губами взял «Мишку» с руки и с набитым ртом сказал:
— Но только учти: в следующий раз я угощаю.
6. ВЕСЕЛЫЙ ПОЕЗД
Хорошее дело дорога! Стучат колеса, проносятся за окном леса и реки, станции, телеграфные столбы, а впереди ждет какая-то новая жизнь. Лагерь капитана Гранта начинает большой селигерский поход. Сто пятьдесят километров предстоит пройти до знаменитого озера. Ну а пока поезд мчит к начальной точке маршрута. Впрочем, «проносятся», «мчит» — это так, для красного словца. Если говорить правду, то леса и реки медленно-медленно проплывают за окном вагона, а поезд тащится со скоростью черепахи.
Этот поезд называется «триста веселый». Это Борька на вокзале от какого-то дядьки услышал. «Триста» — потому что по номеру он действительно триста какой-то. А «веселый» — так в нем и правда весело ехать. Поезд хоть и дальнего следования, но не такой, на котором Борька с родителями ездил на юг или в Ленинград. Те останавливались только в больших городах, в Курске, например, или в Харькове. А этот — на каждой станции. Да что там станция! Иногда и не поймешь, что это такое: ни платформы, ни зала ожидания, ни билетной кассы не видно. А поезд стоит.
— Как собака — у каждого столба! — недовольно бурчит пожилой дядька с бокового места.
Народу много, на каждой остановке кто-то сходит, кто-то входит. Поезд идет от Москвы до Ленинграда, но кажется — ни один человек не едет от начала и до конца.
На прошлой остановке села женщина с дергающимся и визжащим мешком. Оказалось, поросят везет.
Вошли старухи со здоровыми сумками и в одинаковых черных плюшевых жакетах — будто форму такую выдают!
Девчонки не выдержали — бросились к мешку с поросятами.
— Ой, а кто у вас там? А им не тесно? А им не душно? А можно посмотреть?
Как будто никогда в жизни поросенка не видели. А может, и в самом деле не видели? Борька сообразил, что он, например, ни разу не видел. Не в кино, конечно, и не по телевизору, а чтобы живьем. Смешно! Жирафа видел, тигра видел, слона видел, а вот обычного поросенка — нет.
В конце концов девчонки уговорили тетку развязать мешок.
А один поросенок, не будь дураком, юрк — и понесся по коридору. Девчонки за ним. Тетка кричит, поросенок визжит, девчонки тоже визжат, весь вагон со смеху помирает. И в самом деле — веселый поезд. Наконец беглеца удалось водворить обратно в мешок. В вагоне все успокоились постепенно, вернулись к своим делам и разговорам. Поскольку дверей нет, разговоры все слышны. Хозяйка поросят жалуется дядьке с бокового места на какого-то Петра Макарыча, который мало того что не выделяет ей участок, но и грозится еще «привлечь за скармливание». Дядька этого Петра Макарыча, очевидно, в глаза не видел, да и вообще узнал о его существовании только что, однако неожиданно принял его сторону.
— Правильно грозится! — заключил он. — Хлеб — основа наша, а вы его свиньям.
Не найдя у собеседника поддержки, тетка обиженно замолкает. Борька, кажется, понимает, о чем речь. И в школе у него в буфете, и в столовой в лагере висят плакаты в рифму: «Хлеба к обеду в меру бери». Капитан Грант, который вообще-то, надо отдать ему должное, публичных нотаций не любит, недавно так отчитал за обедом парня из первого отряда, который оставил в тарелке целых три нетронутых куска, что только держись. А эта тетка для свиней мешками хлеб покупает. Так что Борька тоже согласен с неведомым Петром Макарычем.
Рядом в купе Сашка-Таганский, естественно, рассказывает, что ловля поросенка в коридоре — это ерунда. Вот у них на Таганке в прошлом году лося ловили.
— А крокодилы у вас на Таганке не водятся? — В проеме купе возникла Маринка Мыльникова. Возникла — и уселась между Сашкой и Борькой.
Лагерь разместился в трех разных вагонах — в один билеты достать не смогли. Вот ребята и кочуют из вагона в вагон — друзей навещают. А вслед за ними бегут Коля и Виталий, инструктор первого отряда. Они никого не навещают, а смотрят, все ли на месте. На месте, естественно, все, но Коле с Виталием никак не удается досчитать до сорока: из-за бесконечной кочевки ребят у них получается то меньше, то больше, и от этого они ужасно нервничают.
— Видели, как я его за хвост? — Маринка сияет так, будто поймала за хвост сказочную синюю птицу, а не обыкновенного поросенка.
Вообще Борька сам человек веселый и любит веселых людей. Но Маринкино постоянное веселье его раздражает. В строю стоит — смеется. Проиграли «полосу» — из-за нее, между прочим, проиграли — опять смеется.
— Борь, а ты не проголодался еще? — спросила Маринка.
В лагере всем раздали «сухой паек» на дорогу: два вареных яйца, бутерброды с сыром и колбасой, полпачки печенья и по бутылке лимонада. Сегодня — конец всякой дисциплине: можно есть когда хочешь и как хочешь — всё сразу или растягивая удовольствие на весь путь. Но пока никто не ест. Так что он, спрашивается, голоднее других?
Борька вдруг разозлился от Маринкиного вопроса. Вообще говоря, ничего дурного в нем не было — наоборот, проявляла заботу. Если бы его, например, Оля Озерная спросила, не проголодался ли он, ему было бы очень приятно. Может, и разозлился-то Борька как раз оттого, что это не Оля спросила. Он даже не ответил, просто молча покачал головой.
— А может, съедим по бутербродику? — продолжала приставать Маринка.
Как и все ребята, Маринка была в туристских ботинках, штанах и штормовке. Но быть до конца как все Маринка, видимо, не может. Поэтому в ушах у нее болтались две огромные, в пол-ладошки, висюльки алого цвета.
— Это еще что такое? — Борька тронул одну из серег пальцем.
— Тебе нравится? — расплылась в
