— Света, — сказал он в отчаянье, — надо как-то сделать, чтобы Мартин очнулся. Иначе мы так и останемся здесь.

Как будто я могла чем-то ему помочь. Или хотя бы ответить. И все же я пыталась: мое сознание орало изо всех сил, я представляла, что тормошу Мартина, трясу, обливаю водой. Тони словно прочитал мои мысли и тоже облил его из кувшина — на самом деле. Мартин застонал, пошевелился, но по-прежнему оставался без сознания. Бок горел, грудь и голову разрывало болью, жар и холод попеременно заливали волнами. Одного я не могла понять: ничего подобного с настоящим Мартином не происходило, тогда как это мертвое существо может потерять сознание, если своего у него нет, только мое. Единственное, что приходило мне в голову, — его физическое состояние было настолько ужасным, что я теряла контроль над его телом.

Тони тяжело поднялся и подошел к окну, подергал раму.

Что толку, Тони? Ты хочешь замотать меня в простыни и спустить из окна на веревках? Хорошая идея, но ничего не выйдет. Там решетка, которую тебе не выбить. Если только?.. Тони, подумай хорошенько, пожалуйста! Я знаю, ты сможешь! Ну же, услышь меня!

Я постаралась нарисовать в своем воображении как можно более яркую картину и мысленно отправить ее Тони. Мы же все связаны, Тони, ты же сам говорил! Услышь меня вот так, без слов, увидь то, что представляю я!

Несколько минут ничего не происходило. Потом Тони медленно пошел по направлению к двери. С трудом оттащив Мартина на несколько шагов в сторону, он открыл дверь, но тут же закрыл ее снова. Потом я услышала треск раздираемой материи. Полосками ткани, наверно, простыни, Тони связал Мартину руки и ноги, так, чтобы он не мог ползти, а потом снова вышел.

Милый мой, любимый, давай, давай, прошу тебя!

Я слышала, как он прошел через дневную половину покоев Маргарет, через комнату Элис, вышел в холл, оттуда в башню, но не стал спускаться по лестнице. Шаги замерли.

Ну же!!!

Удар, звон разбитого стекла.

Господи, спасибо, он понял меня. Или догадался сам — но это неважно.

Вернувшись, Тони сделал еще одну попытку привести Мартина в чувство — с тем же успехом. Оставив его в покое, он снова принялся рвать простыни. На его месте я бы сделала то же самое.

Наконец этот бесконечный монотонный звук раздираемой ткани прекратился. Тони завернул Мартина в простыню и обвязал связанными в длинную веревку жгутами. Потом кое-как перекатил его на одеяло и медленно, очень медленно, короткими рывками поволок по полу к двери.

Боль стала просто адской, хотя до этого казалось, что хуже быть уже не может. Мне это напомнило анекдот про оптимиста и пессимиста. Пессимист мрачно говорит: «Ну, хуже уже не бывает», на что оптимист радостно возражает: «Нет, бывает, бывает!» Стоило подумать о том, что ждало меня впереди, и я вполне готова была согласиться с оптимистом.

Первые несколько минут Тони тащил Мартина относительно быстро, но очень скоро выдохся. После каждого рывка он останавливался и долго отдыхал. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем направление изменилось: Тони выбрался в холл и повернул к лестнице в башне. Вот тут начиналось самое сложное. Стоя на верхней ступеньке лестницы, ему надо было приподнять Мартина и протиснуть его в узкое окошко, прорезанное для освещения, а потом опустить на веревках вниз, да так, чтобы он не скатился в ров. Дорожка между стеной и рвом была чуть больше полуметра шириной.

По сравнению со мной, Тони был небольшим любителем крепких выражений. Во всяком случае, я от него слышала их нечасто, да и те, которые слышала, цензура бы не запикала. Но сейчас он ругался, как пьяный извозчик, перебрав всю вялую английскую нецензурщину. Возможно, так ему было легче — даже с учетом того, что каждое произнесенное слово означало дополнительное усилие. Он крыл на чем свет стоит Маргарет, Мартина, все креации Скайвортов, крестовые походы, «идиотские культы», кольцо и всю вселенную. И мне трудно было с ним не согласиться. Я только мысленно умоляла его быть поосторожнее. Особенно, когда он покачнулся и чуть не выронил спеленутую мумию, протискивая ее в окошко.

Веревки врезались в рану, боль стала просто невыносимой. Если бы Мартин пришел в себя, я бы орала, как корабельный тифон. От такой боли люди теряют сознание, но для меня — проклятье!!! — обморок был недоступной роскошью.

— Уже почти все, потерпи! — сказал Тони, и через мгновение Мартин оказалась на земле. Я почувствовала, как сверху свалилось что-то большое, но не тяжелое, надо думать, одеяло.

Поскольку больше ничего другого мне не оставалось, я снова стала слушать боль как музыку. В детстве я отучилась два года в музыкальной школе по классу аккордеона, но бросила это дело по причине глубочайшей бездарности. Теперь, наверно, даже и не вспомнила бы, как обращаться с этим складчатым кнопочно-клавишным чудовищем, но кое-какие обрывки теории в голове еще остались. Так что различить, к примеру, динамические оттенки этой безумной симфонии, модуляции и смены ритма я вполне могла.

Не представляю, сколько прошло времени, прежде чем Тони спустился и начал отвязывать Мартина. Когда боль на короткое время ослабевала, я жалела о том, что не в состоянии видеть детали этой спасательной операции. Можно было только догадываться, что происходит.

Когда Тони развязал узлы, Мартин тут же начал сползать по склону в ров. Каким-то образом Тони все-таки смог остановить его и вытащить на дорожку. Он снова перекатил Мартина на одеяло и такими же короткими рывками с большими паузами вытянул под арку. Вместо земли под спиной оказались булыжники.

— Света, милая, потерпи еще немного! — умолял Тони.

Ох, если бы я могла ответить!

Происходи дело в настоящем, Мартин от такого путешествия наверняка умер бы, поскольку все хозяйственные сооружения после перестройки вынесли за стены замка. Но в XVI веке конюшни и прочие службы находились в другом месте — во внутреннем флигеле, справа от арки. Так что пересчитывать булыжники спиной Мартина мне пришлось, к счастью, недолго.

Оставив меня лежать на земле, Тони открыл скрипучую дверь сарая и принялся выкатывать повозку. Обычно это делали двое сильных слуг — настолько она была громоздкая и тяжелая. Впрочем, однажды мне довелось толкать заглохшую машину Федькиного приятеля, который вез меня со своей дачи. Так что я знала, что самое тяжелое — это преодолеть инертность, стронуть махину с места, а дальше уже легче.

Я услышала звук шагов и почувствовала рядом движение: кто-то прошел так близко, что чуть не наступил на меня. Впрочем, наступить, конечно, не смог бы, просто торчал бы рядом, ожидая, пока не исчезнет невидимое препятствие. Я так и не смогла до конца привыкнуть, что мы с Тони, заставляя Мартина и Маргарет действовать по своей воле, превращаемся в невидимок.

Интересно, догадается ли Тони впрячь в повозку Полли из Стэмфорда? Хотя я оставила ее под аркой, она запросто могла уйти через мост в парк.

Словно в ответ на мои мысли со стороны ворот послышался цокот копыт.