Мечты… Вот еще одна вещь, в которой они со Светой никак не сходились. Она говорила, что любит мечтать о том, что никогда не произойдет. О том, что просто не может произойти, — о волшебном. Зачем, не мог понять Тони. Какой смысл мечтать о несбыточном? Мечтать стоит о возможном. Думать о том, как превратить мечты в реальность. Я мечтал о тебе — и я с тобой. Ты не понимаешь, сердилась Света, это не мечты, это планы. Я не планировал быть с тобой, не соглашался Тони, я просто этого хотел. Кажется, они тогда даже немного поссорились. Впрочем, подобные расхождения во взглядах им нисколько не мешали. Но сейчас в этом слове — «мечта» — Тони почудилось что-то тревожное.

Впрочем, гораздо сильнее его тревожило кольцо. Помимо того, что оно являлось источником всех неприятностей. Как будто появилось что-то еще, о чем они не знали. Однажды утром Тони проснулся и почувствовал, что кольцо буквально впилось в палец. Он подумал, что из-за беременности у Маргарет могли быть отеки. Но ведь сейчас, в Отражении, она не была беременна, значит, и отеков не могло быть, как не было и тошноты.

Это было ощущение, похожее на летящую паутинку в солнечный осенний день. Ее не увидишь, только почувствуешь легкое, невесомое прикосновение к щеке. Что-то произошло — там, в настоящем. Нет, что-то должно было произойти. Или могло произойти… Тони вспомнил о том, как Света почувствовала: что-то случилось с Мэгги, а потом беда миновала. Он был уверен: эта смутная тревога связана именно с кольцом. Но как? Что могло случиться? Ведь в настоящем его больше не было?

С большим трудом Тони удалось снять кольцо — оно словно вросло в палец. Не помогало ни мыло, ни масло, только старый способ с намотанной ниткой после нескольких попыток все-таки сработал. И что же? Наутро кольцо, которое он положил на подоконник, загадочным образом снова оказалось на пальце. Отражение среагировало оперативно.

Чем меньше времени оставалось до двадцать восьмого октября, тем медленнее оно шло. Дни тянулись, тянулись… Тони был рад, когда Маргарет, собрав себя веничком на совочек, звала Элис затянуть корсет и выходила на прогулку или к ужину. Ну хоть какое-то разнообразие. Вышивка, которая сначала так увлекла его, быстро осточертела. Ну а книги Маргарет читала исключительно нудные. Чего стоила одна «Summa theologiae»[1], от которой у Тони просто челюсти сводило.

С Элис она разговаривала в основном о своей беременности и о том, что делать дальше. Сначала Элис пыталась давать своей хозяйке какие-то тупые медицинские советы и даже предложила достать у местной колдуньи (у Бесси?) корень мандрагоры. Тут у Тони возникло сразу несколько вопросов, которые, конечно, остались риторическими. Во-первых, откуда у колдуньи мандрагора, в Англии не растущая, во-вторых, чем Маргарет могло помочь средство от бесплодия[2], а в-третьих, ничего, что мандрагора ядовитая?

К счастью, Маргарет, сначала согласившись, почти сразу же передумала. То ли отравиться испугалась, то ли погубить свою бессмертную душу. В одном госпожа и служанка были солидарны: признаваться отцу пока не стоит. Может, надеялись, что Мартин вернется за ней. А может, на то, что случится выкидыш. Для всех Маргарет изображала нервическое волнение перед свадьбой, подготовка к которой, кстати, шла довольно вяло.

Накануне назначенного дня Тони буквально места себе не находил. То есть не находил бы, если бы для этого не требовалось так много физических усилий. Если бы каждое движение не напоминало балет на болоте, он бы наверняка бегал по потолку. Маргарет, как назло, безвылазно сидела в своей комнате и уныло таращилась в окно.

И все-таки Тони заставил ее выйти, мысленно подгоняя со злорадством («Давай, давай, ты, дохлая курица!»). Дотащив сопротивляющееся тело до конюшен, он проверил, в каком состоянии повозка, насколько легко будет ее выкатить и запрячь лошадей. По идее, проблем не должно было быть, вот только на Хьюго в последнее время напала какая-то паранойя. Он отдал распоряжение не только запирать на ночь ворота, но и поднимать мост через ров, словно постоянно ожидал нападения. Механизм Тони изучил, ничего сложного в том, чтобы открыть ворота и опустить мост, не было, но это лишняя трата сил, которых и так было не слишком много.

В условленное время Света не появилась. Тони ждал ее весь день, благо Маргарет все так же торчала у окна, разглядывая подъездную аллею. «Что-то случилось! Что-то случилось!» — эта мысль не давала ему покоя, как взбесившийся дятел. Напрасно он убеждал себя, что с Мартином ничего страшного случиться не могло — иначе как бы он стал маркграфом. Просто что-то его задержало.

Но если вдруг действительно что-то произошло во время не предусмотренных программой действий? Тони вспомнил, как однажды вытащил Маргарет в парк — просто подышать воздухом, когда она слишком уж засиделась в своей келье. Возвращаясь обратно, он споткнулся на мосту, наступил на подол и чуть не свалился в ров. Такого по сценарию точно не предполагалось. А ведь он и утонуть мог в этой вонючей канаве.

Нет, говорил он себе, просто Света не успела. А значит, ей придется еще год, до следующего Хеллоуина, жить жизнью Мартина. А ему самому — жизнью Маргарет. Как, интересно, Отражение справится с тем, что она никого не родит? Это же все-таки не пропавший с вертела цыпленок. Кого окрестят в церкви в качестве сына Роберта Стоуна? Пустое место? Или Отражение материализует ребенка из ниоткуда? Впрочем, мысли о младенце Мэтью не слишком его занимали и не могли отвлечь от главного: что произошло со Светой.

После бесконечного дня наступила ночь, которая тоже прошла в томительном ожидании: Тони все еще надеялся, что Света просто задержалась и вот-вот появится. Он прислушивался к каждому шороху, хотя и знал, что это бессмысленно: мост был поднят и ворота заперты.

«Света, Света… — подумал Тони. — С тех пор, как мы познакомились, я только и делаю, что жду тебя».

Он вспомнил изображение забавного существа, которую показывала ему жена. Скульптура с головой морского слона и сложенными на складчатом животе ручками почему-то стала необыкновенно популярна в русскоязычном интернете. Это Ждун[3], говорила Света и переводила: Waity. Правда, милый? И чего он ждет, спрашивал Тони. Ничего, пожимала плечами Света, просто сидит и ждет. Вот и он так же — сидит и просто ждет, сложа руки. Потому что ничего больше сделать не может.

Даже если бы Тони мог спать за компанию с Маргарет, он все равно не смог бы уснуть. Возможно, это была всего лишь иллюзия, но ему казалось, что у его «я» есть свое собственное физическое ощущение: тело жало, давило, оно было тесно ему, как плохо сшитый ботинок. Хотелось скинуть его, вырваться на свободу. Он никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас чувствовал себя запертым в тесной клетке, стены которой медленно сжимаются.

Приступ паники кое-как удалось подавить («Возьми себя в руки, ты, истеричка!»), но будь у него свое тело — его трясло бы и колотило.

Наконец наступило утро, которого Тони ждал как избавления, не в силах больше выносить темноту и неподвижность. Еще не рассвело, когда в комнату тихо вошла Элис с неизменным кувшином («Черт возьми, откуда у них столько сушеной вишни?!»). Она придвинула к постели табурет и поставила на него кувшин и стакан, чтобы Маргарет могла выпить снадобье, сразу как проснется, не вставая.