– Да уж, это было бы некстати.

– Вот и я так думаю.

Надо сказать, я начала испытывать привязанность к инспектору Сандерленду…

* * *

– Вы и в самом деле думаете, что Холлоуэя прикончил кто-нибудь из похитителей изумруда? – спросила я, когда с едой было покончено.

– Только не ребята из музыкального ансамбля, – сказал инспектор. – Насколько я могу судить, они все очень привязаны друг к другу. Если бы кто-то из них убил Холлоуэя, вольно или невольно, этот человек был бы, наверное, куда больше встревожен, чем сейчас они все. Они все опечалены потерей друга, но ни в одном из них не видно признаков поведения убийцы. Саммерс же, с другой стороны… Он тип особенный, это верно. Но пока у нас только его собственные слова. О том, что его преступление лишь в краже изумруда.

– Если бы только нам удалось восстановить точный ход событий, – вздохнула леди Хардкасл. – Вот что нам сейчас нужно!

– Это оказало бы нам всем неоценимую помощь, – согласился полицейский. – Но почти все гости отмечали, что здесь, в «Грейндже», совсем нет часов. Мне так и не удалось толком выяснить, когда происходили те или иные события.

– Это все из-за леди Фарли-Страуд, – сказала я. – Сэр Гектор говорил, что у нее какая-то фобия по части часов.

– Хронометрофобия, – поправила леди Хардкасл. – Редкое явление.

Мы с инспектором Сандерлендом недоуменно посмотрели на нее.

– Что такое? – спросила она.

Я покачала головой.

– К тому же когда гремит музыка и все веселятся, никто толком ничего и не вспомнит, – добавила я.

– Конечно! – встрепенулась вдруг моя хозяйка. – Ну и растяпа же я! Одну минутку! Простите меня. Я скоро. – С этими словами она поднялась и вышла, оставив нас с полисменом в некотором замешательстве.

– Куда это она направилась, как вы думаете? – спросил инспектор, повернувшись ко мне.

– Да откуда мне знать? – ответила я. – Это женщина, ведомая прихотью и капризом. Но обычно еще проницательностью и удивительной способностью все анализировать, поэтому я склонна не вмешиваться и просто подождать.

– Что ж, мисс, после краткого опыта общения с ней я бы заметил, что это самое мудрое решение. Вы давно у нее работаете?

– Приблизительно четырнадцать лет, – ответила я.

– Разве вам подходит такая жизнь?

– Вполне, инспектор, почему нет?

– Моя сестра тоже работает прислугой. Но я не знаю, смог бы я быть на ее месте. Мне нравится быть самому себе хозяином.

– К сожалению, у меня нет возможности быть самой себе хозяйкой, как вы говорите, – заметила я. – Но вам-то все равно приходится докладывать обо всем своему начальству, не так ли? И вы тоже должны изо дня в день выполнять чьи-то приказы и поручения.

– Что верно, то верно, мисс. Хотя у меня все-таки есть определенное количество свободы, чтобы при выполнении своих обязанностей вести себя так, как мне нравится. Я бы сказал, некоторая автономия.

– Как и у меня, инспектор. Притом ее у меня, наверное, больше, чем у большинства служанок. У нас с леди… хотелось бы сказать «уникальные» рабочие отношения, но прозвучит вызывающе. За эти годы мы испытали массу приключений, которые большинство людей едва ли могут себе представить. Это уже давно разрушило некоторые традиционные барьеры между работодателем и прислугой.

– Я обратил на это внимание – по тому, как вы общаетесь друг с другом, – хихикнув, сказал Сандерленд. – По правде говоря, довольно забавно.

– Многие поднимают брови, многие выражают неодобрение, но мы все равно делаем все по-своему.

– Что ж, вы выглядите счастливой на своей работе, что в наши дни редкость, – заметил полицейский. – Когда с этим делом будет покончено, я хотел бы пригласить вас обеих что-нибудь выпить и заодно послушать истории о ваших приключениях.

– Это было бы просто замечательно, инспектор! Спасибо. Возможно, госпожа Сандерленд тоже могла бы к нам присоединиться?

– Конечно, мисс, я даже уверен в этом! Думаю, вы ей понравились.

– Тогда я внесу вас в книгу для записи деловых встреч хозяйки, и как-нибудь вечером мы соберемся и поужинаем, как друзья!

– Буду с нетерпением ждать этого.

Мы непринужденно болтали еще некоторое время. И как только инспектор начал рассказывать мне о своей семье, возвратилась леди Хардкасл. В руке она держала смятый листок бумаги.

– Наверное, вы удивитесь, – сказала она с очевидным ликованием, – что я собрала всех вас здесь.

Мы недоуменно посмотрели на нее.

– Ну же! – подмигнула она. – Мне всегда хотелось это сказать. Разве не так обычно пишется в детективных романах?

– Ну, так бывает, когда тайна разгадана, моя госпожа, – проговорила я. – И все собираются в гостиной, чтобы кто-нибудь рассказал о своих догадках.

– Что ж, я не думаю, что такой момент уже наступил. Но мы подобрались к нему довольно близко.

– Значит, у вас появилась новая информация? – спросил инспектор.

– Так и есть, – весело ответила моя хозяйка, размахивая бумагой. – Мы переживали по поводу отсутствия часов и того, что понятия не имеем о времени происходящих событий, не так ли? И мне вдруг только что пришло в голову, что есть один человек, о котором мы еще не поговорили. Я спросила себя, не мог ли этот человек обращать гораздо больше внимания на то, кто именно присутствовал на вечеринке и где все находились в течение вечера. Я побеседовала с молодой Клариссой. По-видимому, у нее и в самом деле остались весьма ясные воспоминания о событиях того вечера.

– Странно! Когда я беседовал с ней в воскресенье утром, ее показания выглядели какими-то смутными, – задумчиво произнес Сандерленд. – Мне не показалось, что она может добавить что-нибудь полезное.

– О, она из тех счастливых созданий, головы которых никогда не будут обеспокоены такими неудобными вещами, как систематическое, логическое или даже оригинальное мышление. Однако при всем при том это очаровательная и общительная девочка. Обожает вечеринки и абсолютно предана своим друзьям, счастье которых имеет для нее первостепенную важность. Она точно знает, как все происходило, и капитану Саммерсу это не по душе. Пожалуйста, помогите мне перевернуть эту доску, – снова многозначительно подмигнув, добавила леди.

Инспектор встал и перевернул раму, после чего леди Хардкасл сразу же набросала на чистой поверхности план первого этажа «Грейнджа». Закончив, она прикрепила клочок измятой бумаги к верхнему углу и с улыбкой повернулась к нам.

– Ну вот, – сказала она. – Это первый этаж дома, а тот листок бумаги я взяла со сцены. У музыкантов это называется «программа». Список произведений, которые они исполняют во время своего выступления. Кларисса сохранила его у себя в качестве сувенира.

– Теперь понимаю, куда вы клоните, – встрепенулся инспектор. – Надо же, какая умная мысль!