Я стала навещать Ольгу Васильевну, и через полгода она мне вроде любимой бабушки стала. Очень хорошая женщина, добрая, умная, образованная. В доме библиотека огромная, я ее всю перечитала. Мне тетя Оля казалась совсем древней, но потом я сообразила, что она не старуха, просто плохо выглядит. Ольга Васильевна работала заведующей архивом Октябрьска, я к ней и на службу заглядывала. Мне там так понравилось, что, когда я пошла в десятый класс, сказала ей:

— Хочу поступать в историко-архивный, буду вместе с тобой работать.

Она улыбнулась:

— Эллочка, всем моя служба хороша, кроме одного: платят здесь три копейки. Ты большая умница, идешь на золотую медаль, и сиротам при поступлении положены льготы, первый экзамен на «отлично» сдашь, и ты уже студентка, может, даже МГУ, лучшего вуза страны. Выбери профессию, связанную с экономикой или рекламой, в этом бизнесе большие оклады.

Я ее послушала и стала первокурсницей университета, но на все каникулы приезжала к Ольге Васильевне. Получив диплом, тоже к ней помчалась и — испугалась. Попова оказалась в больнице с очень нехорошим диагнозом. И стала я за ней ухаживать. Накануне операции она мне сказала:

— Могу на столе умереть, поэтому сейчас всю правду поведаю. Прости меня, Элла, обманула я тебя. Дочь моя, когда из роддома после аборта вернулась, ту версию выложила, что я тебе открыла в нашу первую встречу. На самом же деле… Понимаешь, Таня запоями страдала. Она четырнадцать дней ходила трезвая, потом, бац, неделю в полном неадеквате. И опять две недели ни в одном глазу. Так вот, в очередной пьяный заплыв Танька истину мне и выложила. Фиктивный отказ от ребенка ей предложила подписать Елизавета Гавриловна Николаева, заведующая гинекологическим отделением больницы, которая целый спектакль устроила: в кровать Тани младенца положила, девочку, затем в палату несколько человек вошли, комиссия по отказникам, дочь бумаги подмахнула, ребенка забрали. А врач денег ей дала. Выложила Татьяна мне, как дело обстояло, и давай смеяться: «Ну, ничего, теперь Николаева мне еще бабок отслюнит, поеду к ней и скажу: «Молчание дорого стоит». Некоторые меня дурой безмозглой считают, мол, пропила Попова ум. Ан нет! Елизавета Гавриловна тоже, наверное, так решила, но я скумекала, что произошло. Зачем завотделением постороннюю бабу за мать отказного ребенка выдала? За такое можно работы лишиться или вообще из врачей попрут. На аборт я трезвая пошла, так что все помню. Отделение маленькое, рожениц и абортниц в одну палату кладут. Было нас там девять человек, шестеро, как я, на чистку, трое с младенцами, и у всех мальчики были. Откуда девка взялась? Вопрос! Но я на него ответ нашла. У Елизаветы дочь есть, Нина, которая раньше в больничке медсестрой служила, потом уволилась. Небось она ребенка нагуляла, мать у нее дома роды приняла, а младенца в детдом пристроила. Но просто на крыльцо положить побоялась. А ну как милиция заинтересуется новорожденным, начнет мать-кукушку искать и найдет? Вот Елизавета и придумала ход: какой-нибудь абортнице девочку приписать, а потом законным образом отказ оформить. Выбрала для этой цели меня, потому что мужа не имею и выпиваю, значит, можно со мной не церемониться. Ошибочка у нее вышла, придется ей теперь каждый месяц мне платить. Пойду-ка за своими деньгами…»

Тут Ольга Васильевна замолчала — тяжело ей было говорить. Но я попросила ее продолжить и услышала вот что.

— Я Таню умоляла не шантажировать Николаеву. Даже если она правильно рассудила и Елизавета Гавриловна дочкин грех замазала, не нам ее осуждать. Да разве алкоголичка, у которой желание выпить главное в жизни, кого послушает? Таня убежала, и больше я ее не видела. Не знаю, встречалась она с Николаевой или нет, но наутро ее нашли мертвой на улице. А патологоанатом мне сказал: «У молодой женщины внутренности как у столетней старухи, и сердце, и печень, и почки — все алкоголь убил. Умерла от язвы, желудок буквально развалился». Так вот, Эллочка, когда мы с тобой подружились, я в архиве порылась и нашла фото Нины, дочки Елизаветы Гавриловны. Вот, глянь, это снимок из личного дела, которое кадровик в больнице завел, когда Нина Николаева туда на работу медсестрой устроилась.

Я прямо ахнула. Одно лицо со мной!

А Ольга Васильевна продолжила:

— Даже родинка на шее, как у тебя. Но это не доказательство общей крови, встречаются очень похожие люди, хотя совсем друг другу чужие. А как узнать, твоя ли она мать, мне неведомо. Да и надо ли тебе это выяснять? Небось не поедешь к Николаевой, ничего требовать не станешь. В общем, мучилась я, рассказывать тебе правду или промолчать, а потом решила: лучше признаюсь, перед лицом смерти выложу, что знаю…

— Не первый раз твой рассказ слушаю и постоянно плачу, — всхлипнула Нина Анатольевна.

— Нет, нет, не надо плакать! Мне нравится это вспоминать, — зачастила Элла. — Тем более что Ольга Васильевна не умерла, вышла из больницы. И вот тогда я ей сказала: «Все-таки хочу найти свою маму. Ничего мне от нее не надо, просто издали посмотрю». Попова в документах порылась и выяснила: дочь Елизаветы Гавриловны вышла замуж за Геннадия Петровича Николаева, вдовца с тремя детьми, ей даже фамилию менять не пришлось, семья живет в Гидрозаводе. И я поехала к тебе.

— Господи… — прошептала Нина Анатольевна. — Я хорошо помню то время. Иду в магазин, гляжу, девушка неподалеку шагает. Сначала внимания не обратила, мало ли прохожих на улицах. Но когда тебя за три дня раз пятнадцать рядом заметила, насторожилась и решила выяснить, почему незнакомка за мной следит.

— Я наблюдала, как ты яблоки выбираешь, — засмеялась Элла, — незаметно для себя подошла поближе, а ты вдруг обернулась и спросила: «Девушка, что вы хотите? Зачем меня преследуете?» Я так растерялась, что помимо своей воли выпалила: «Я Элла, ваша родная дочь, мне ничего не надо, просто хочу вас обнять». И помертвела: ну все, сейчас Нина Анатольевна рассердится, закричит: «Отстань, сумасшедшая!»

— А я мигом почувствовала: незнакомка говорит правду, — снова всхлипнула Николаева. — Схватила тебя за руку, меня как током дернуло — моя, моя, моя доченька… Господи, сколько слез я за долгие годы пролила, думая о том, где моя малышка. Чужих нелюбимых детей воспитывала, с равнодушным мужем в служанках жила, никакой радости и вдруг — ты. Меня прямо счастье несказанное охватило, захотелось обнять тебя, прижать к себе и больше не отпускать. А ты серьезно так предложила: «Давайте куда-нибудь отойдем, расскажу, как я вас нашла. И надо анализ ДНК сдать, чтобы родство подтвердить. Вдруг я ошиблась в расчетах? Вы ни копейки не потратите, я сама за исследование заплачу, и никто об этом не узнает. Я в Москве была в лаборатории, договорилась там, мне контейнер с ватной палочкой дали. Больно не будет, просто мазок изо рта…» А я стою и думаю: без всяких анализов ясно: доченька моя передо мной. Да и вдруг в Москве напутают, напишут, что общей крови нет? Очень мне страшно стало. Я не хотела тебя терять!

— А потом, мамулечка, мы с тобой придумали, как нам навсегда вместе остаться, — засмеялась Элла. — Ты мне сказала: «Мой пасынок Олег в Москве вуз заканчивает, получит диплом и непременно в Гидрозавод вернется. Парень в отца пошел, мрачный эгоист, только о себе заботится, девушки у него нет — характер тяжелый, женщины рядом с ним не задерживаются. А Геннадий Петрович недавно сказал мне: «Ищу сыну невесту. Сам-то он личную жизнь не устроит, а уже взрослый, не дай бог, начнет по бабам таскаться, подцепит дурную болезнь, принесет в дом. Ему нужна постоянная женщина, чистоплотная, хозяйственная. И лучше сирота — не хочу, чтоб невесткина родня к нам без конца наезжала. Но дурочка, которая, как крольчиха, рожать будет, не подходит. Хорошо бы она вообще бесплодной оказалась. Мать моя не умна, но одно правильно говорила: «Зачем тебе, сынок, свиноматка? Хочешь всю жизнь на прокорм спиногрызов пахать?» Меня угораздило по молодости с Тамарой связаться, которая как раз и стала младенцев одного за другим производить. Так вот, внуки мне не нужны». Я мужа выслушала и спросила: «Геннадий Петрович, зачем Олегу в загс идти? Он один себя прекрасно чувствует». Супруг, как всегда, на метле полетел. «Своего ума нет, живи моим! Не спорь с человеком, который профессорское звание имеет! Спасибо скажи, что тебя, дуру, от материальных проблем избавил. Нигде не работаешь, ничего целыми днями не делаешь…»