— Это Соренор отдал приказ убить послов. Из-за него погиб мой отец, — ее глаза сверкнули ненавистью. — Его мне назвал Освеш. Его смерть — моя цель.

— И ты поверила словам этого безумца? Он мог соврать!

— Если бы он соврал, головорезы графа не искали бы меня. К тому же я использовала зелье правды…

— Он мог верить, что это правда. Зелье заставляет говорить то, что ты считаешь правдой, именно поэтому признание под зельем правды не учитывается, если нет хотя бы косвенных доказательств…

Он говорил, не зная, для чего, и Киоре разозлилась, топнула:

— Ты сейчас серьезно? Доран, прекрати! Тебе же легче будет, если этот старик умрет! Я не прошу одобрить его убийство или благословить меня на него, я просто говорю тебе, что так будет!..

Ее лицо покрыли некрасивые пятна гнева, и Доран качнулся с пятки на носок, проглатывая собственные аргументы. Киоре смотрела прямо и дерзко, уверенная и в своих словах, и в своих желаниях, а его качало, словно на корабле, и противная тошнота разрасталась липким комом внутри.

— Я должен подумать, — в итоге выдавил он, не в силах принять решение сразу же.

Кабинет-пещера, где Доран пережил потерю Лааре, снова стал убежищем. За его стенами надо принимать решения и действовать. Здесь… Здесь он еще может сомневаться, выбирать. За дверью право на сомнение исчезнет.

За окном сад окутывал туман. Невесомая дымка уплотнялась в белесые щупальца, что срастались в единое влажное облако, растворявшее в себе стены, деревья, кусты, людей и звуки. Город словно укутывал кокон, и жизнь замерла, остановилась. В приоткрытое окно вползла влажность, и дышать стало тяжелее — или это мысли мешали вдыхать и выдыхать, камнем придавили грудь?

Предложение Киоре было слишком. Слишком щедрым, невозможным. Так много проблем решит одно его слово. Одно его слово, и паутина, в которой он увяз, как муха, будет порвана. Одно его слово, и он спасет людей от туманных чудовищ ценой того, что не по закону, но по совести приговорит человека к смерти.

Чудовища, словно что-то почувствовав, появились за оградой. Две пары синих глаз наблюдали за Дораном, неподвижные, немигающие, неживые.

Одно его слово!..

Что сложного подняться по лестнице, зайти в комнату и сказать: «Да, мы так сделаем»? Киоре повернется, ее глаза вспыхнут от удовлетворения не хуже, чем у чудовищ, и всё решится.

Всё решится и для нее, и для него.

Туман подступил вплотную к дому, и Доран захлопнул окно. Лестница показалась удивительно короткой, а стук в дверь — слишком громким.

Киоре сидела за трюмо, и Доран увидел свое отражение над ее плечом. Положив расческу, она обернулась. В ее лице не осталось и следа от баронеты — взрослое, заостренное, с печатью тяжелых лет, оно особенно скульптурно выглядело при тусклом свете лампы.

— Да, Киоре. Я согласен на твое предложение, — ее глаза вспыхнули, точно как он и представлял. — Завтра обговорим всё. Нам нужен план.

— Импровизацию за план ты не посчитаешь, твое сиятельство?

Насмешка в ее голосе задела, и Доран ответил резче, чем следовало бы:

— Ни за что.

И ушел. Кажется, ему вслед донесся смех?.. Доран поморщился. Плевать. И вообще уже очень давно ему пора отойти ко сну.

Но поговорить с Киоре получилось только через день — служба изматывала и не отпускала его. Киоре ждала в кабинете, облаченная в один золотой халат.

— Закрывай дверь. Слуги нас не побеспокоят, — сказала она, подтягивая блестящую ткань выше на плечи. Понимаешь ли ты, что любой наш план будет бесполезен, если колдуны не дадут нам амулеты?

Он опустился в кресло — голодный, уставший, с жутко болевшей головой.

— Тогда всё будет бесполезно, — ворчливо ответил, расстегивая верхние пуговицы рубашки. — Но ты же постараешься добыть их? Я встретился с кидо-та, и он приглашает нас в гости.

— Уже? Что ты ему сказал? — удивленно спросила она.

— Почти правду. Я сказал, что моя жена, уроженка крайнего юга, на балу увидела своего знакомого.

— Неплохо, — довольно улыбнулась она.

— Так что постарайся, теперь всё зависит от тебя.

— После всё тоже будет зависеть от меня, — фыркнула Киоре, запрокинув голову. — Я добываю тебе амулеты, а потом Ниира Хайдрейк должна умереть от руки одного крайне известного в Тоноле мошенника, которого ты и поймаешь.

Доран замер от удивления и нахмурился:

— Что за мошенник?

— Тот, что подделал акции железнодорожной компании на сотни тысяч.

Доран мгновенно вспомнил, о ком идет речь — устное описание этого человека, как и портрет, уже надоели работникам и Тайного сыска, и Особого управления.

— Он один из тех, кому ты хочешь отомстить? — уточнил очевидное.

— Ага. Какое его ждет наказание за смерть герцогини?

— Смерть герцогини и княжны, — поправил ее Доран, — карается смертью.

— Меня это устроит, — она снова улыбнулась. — Потом мы сделаем так. Ты же собираешься все-таки арестовывать организаторов арены?

— Разумеется.

— Смотри, во время арестов твои люди задержат девчонку, которая будет клеветать на Соренора. Мол, это он всё организовал.

— И что это даст? Граф высмеет тебя.

— О, нет. Ты скажешь ему, что клевещет некая Шаитария, и граф наверняка примчится в тюрьму, чтобы посмотреть на меня.

— А дальше?

— Я убью его и сбегу, — она пожала плечами.

— Отличный, надежный план! — скептически заметил Доран.

— Один раз я уже сбежала, — возразила она. — В этот раз с твоей помощью сбегу еще быстрее. Подумай, Доран, как много ты получишь, если мы сделаем всё это…

Ее голос — мед, ее слова — искушение, и Доран понимал, что покоряется Киоре, подчиняется разрушительной силе, которая обещает спасение — не ему, но городу.

— Мы всё это сделаем, только если ты добудешь амулеты, — напомнил он о самом главном.

— По рукам! — воскликнула Киоре, довольная, словно ни на миг не сомневалась в собственном успехе.

Глава 12

Колдунов поселили в роскошном особняке недалеко от дворца. Белокаменный, с множеством колонн, с витыми украшениями, он напоминал украшение на торте — или даже сам торт, который так и хотелось съесть. В бледном солнечном свете Тоноля особняк блистал и сверкал, как сказочная игрушка, даже слепил.

— Я слышал, от слуг и охраны колдуны отказались, поэтому здесь так тихо, — сказал Доран Киоре, когда они шли через скромный сад.

И чем ближе они подходили к дому, тем сильнее становился запах степных трав и цветов — сладкий, немного пряный и удивительно свежий. Киоре невольно ускорилась — она словно вновь шагала через степь к дому отца, туда, где ярко блестели окна, где довольно смеялись слуги, где ее ждали и любили…

— Какая все-таки беспечность — отказаться