— Словом, улик против Гирса хватает?

— Да как тебе сказать… Улик хватает. Осталось только доказать, что они против Гирса.

Сам Александр Гирс был далек от паники, даже когда его заключили под стражу и предъявили обвинения. Он вел себя как лев, окруженный стаей гиен: он относился ко всем вокруг с холодным достоинством и презрением. Ну и конечно, на его защиту тут же слетелась стая адвокатов, убеждающих весь мир, что полиция опять схватила не того.

Надо признать, защищался он ловко. Доказать его личное присутствие на месте убийства было невозможно — на время всех преступлений у него было алиби. А со смертью Артура Селиванова его вообще никак не могли связать: офис, расположенный в старом здании, строил не Гирс. Что? Подкинуть змею мог кто угодно? Но уж точно не уважаемый архитектор!

— Он предъявил проекты тех зданий, в которых произошли убийства, и на этих проектах, естественно, нет никаких тайных лабиринтов, — указал Леон.

— Да уж понятно, что он подготовился. Кого он винит? Подрядчиков?

— Именно. Мол, они самовольно переделали его проекты и построили эту чертовщину. А подрядчики везде были разные, так что им будет несложно защищаться. Против него есть и другие улики: например, выяснилось, что в распоряжении Гирса очень много банковских счетов, не все из которых можно отследить. Но само по себе это не преступление, просто подозрительная деталь. Опять же, с такой армией адвокатов он сумел бы оправдаться, даже если бы у него в кармане обнаружили отрубленную человеческую руку. Мол, не моя, мне подкинули!

Леон старался не поддаваться злости, но и оставаться невозмутимым не мог. Он не встречался с Гирсом, однако видел его издалека. Этот тип точно знал, что происходит! В его взгляде чувствовалась уверенность в своих силах. На словах он поражался тому, какие чудовищные преступления произошли в его зданиях. Но ни в его глазах, ни в голосе не было и тени настоящего сожаления. Он просто хотел, чтобы его побыстрее выпустили, вот и все.

Во всем этом была горькая ирония… нет, издевка даже! Они поймали монстра, причем поймали ценой жизни Полины Увашевой. И что, он все равно уйдет, потому что законы важнее справедливости? Можно делать что угодно, если ты заранее обложился защитными бумажками и накопил денег на адвоката?

— Сколько еще полиция сможет его удерживать? — поинтересовалась Анна.

— Ну, сколько-то сможет, Инга и сама бесится, она до последнего не отступит. Но не слишком долго. У полиции были все основания задерживать его, да только теперь эти основания рассыпаются в пыль. Думаю, у нас в запасе неделя, не больше.

— Хорошо. Значит, за эту неделю нам нужно доказать, что Гирс должен остаться под замком. Я тут тоже, знаешь ли, без дела не сидела.

Она перешла к рабочему столу, на котором были аккуратно разложены стопки листов. Ситуация была тяжелой, разговор — серьезным, но даже так Леон невольно засмотрелся на нее в движении. Это было не к месту, и он тут же мысленно признал свою принадлежность к не слишком благородной касте озабоченных придурков… Хотя, может, и напрасно. Наблюдая за ней, он думал не о сексе, это скорее было эстетическое удовольствие, взгляд на прекрасное создание…

— Эстетическое удовольствие, — повторил он вслух.

— Что? — рассеянно переспросила Анна, в этот момент перебиравшая бумаги.

— Ты знаешь, я тут вдруг понял, что меня смущает один момент в истории с Гирсом.

— Всего один?

— Один — с точки зрения нашей правоты и его абсолютной виновности. Его алиби все еще проверяют, но многие его показания уже подтвердились. Он не был на местах преступлений.

Анна мгновенно догадалась, к чему он клонит:

— Тебя удивляет, что он, создавая такие зрелищные смерти, лишил себя возможности наблюдать за ними?

— Вроде того.

— Думаю, он работает не первый год. За это время у него появились помощники, которым он может доверять ровно настолько, чтобы не делать все самому.

— Но именно удовольствие от наблюдения…

— Тут ты прав, это ему наверняка нужно, — кивнула Анна. — На Сергея Увашева он насмотрелся сполна. Но, начиная с Увашева, привычный паттерн его поведения сбился. Раньше он никогда не выставлял тела своих жертв напоказ, а тут вдруг выставил — как минимум Увашева и Селиванова, с Соней не все однозначно, ее, возможно, мы нашли случайно. Полину и Донаурова он нам не отдавал, и все равно они были за Увашевым, а значит, за сбоем типичного поведения. Он готовил себе алиби, готовил путь к отступлению, Холмс поступал точно так же. Ключ кроется в том, почему он выставил тело Увашева в кинотеатре. Если мы вычислим это, мы поймем, почему Гирс не присутствовал на местах преступления лично. Пока, знаешь, его портрет нам очень подходит. Я зациклилась на том, что убийца молод, потому что Холмс был молод, мой собственный способ вести расследование меня подвел. Мне казалось, что именно в молодости есть нужная для таких преступлений жестокость. Но Гирс подходит на эту роль по-другому — у него есть нужный опыт. Да, ему шестьдесят три, однако это не значит, что он стал слабым или немощным. Ты его видел — он еще силен, и десять лет назад он был силен. Он может быть нашим убийцей… Вот это, кстати, тоже он.

Она показала Леону распечатку, сделанную на черно-белом принтере. Это была фотография, очень старая, один из тех постановочных портретов сомнительного качества, которые когда-то делали в каждом фотоателье. На снимке был изображен тощий студент, в котором едва ли узнавался сегодняшний царственный Александр Гирс.

— В советское время он был инженером-проектировщиком. То есть делал чертежи для архитектурных проектов…

— Аня, я знаю, кто такой инженер-проектировщик, — фыркнул Леон.

— Тогда знаешь ты и то, что этот человек очень тонко разбирается во всех областях строительства, знает, как работать с материалами, что и как делать — словом, знает достаточно, чтобы построить то, что мы видели в торговом центре. О том этапе его жизни известно очень мало, он не привлекал к себе внимание, жил себе и жил. Сохранились документы, что он женился рано, потом развелся, в наши времена, в отличие от девятнадцатого века, многоженцем быть сложнее. В период развала Союза Гирс пошел учиться на архитектора, видимо, ему захотелось большего. Сначала он поселился в Москве, но тут у него что-то не сложилось, и он начал кочевать по городам, не задерживаясь на одном месте дольше двух лет. При этом с его именем не было связано никаких скандалов, я два раза все проверила.

Но они оба знали, что это ничего не значит. Куцый бюрократический отпечаток его жизни вряд ли мог рассказать им, чем Александр Гирс занимался на самом деле.

— Ему было больше тридцати, когда он снова женился, у него родился сын — Георгий, один из тех мажорчиков, которые, как мухи, кружили вокруг Закревского, — продолжила Анна. — Да и то я это вычислила, потому что стала искать записи об этом сыне, откуда он вообще взялся, если жены у Гирса нет. Так вот, тогда была. Она родила, и семья сразу переехала. Видимо, это ее окончательно довело, и очень скоро они развелись. Она уехала в США, причем с сыном, так что справедливо можно предположить, что в тяжелые годы она была матерью-одиночкой, а Гошенька вернулся к папе, только когда у папы все стало хорошо.