себя ни на шаг. И Иуде ничего не оставалось, как просто облизываться. Однако чем более Мария была недоступна, тем сильнее изнутри его разъедала ржа, а привязанность Иоанны больше не возбуждала. Впрочем, поначалу она произвела сильное впечатление. До этого он не имел отношений с женщинами, какие при дворе занимали столь высокое положение. Глядел на нее как на нечто воздушное и редкостное. От первых прикосновений к ней дрожь проходила по коже, возникала скованность. Он не знал, как подступиться, колом становился хребет, пока не сообразил, что ничего намеренно делать не надо. Сближение вызвало вулкан чувств, Иуда потерял голову.

Но он никогда не прикипал к женщинам надолго, поэтому быстро все стало затухать, приедаться и раздражать. Любовь Иоанны начинала неприятно тяготить, как прилипчивая навязчивость. А когда невыносимая красота Марии стала резать глаза, Иоанна превратилась в обузу. Он бы с удовольствием избавился от нее. Впрочем, Иуда был умен, и до поры она ни о чем не догадывалась, по крайней мере не взбрыкивала ревниво. И тем, что теперь так глупо засыпался, он был раздосадован.

Грустное лицо Иоанны навело на мысль, что Бог должен был создать женщину глупой, ибо умная женщина не может быть счастливой.

Он почесал за ухом, надо было как-то выпутываться из этого положения, сжал пальцы Иоанны:

– Дура! При чем то, как я смотрю на Марию? Я же не ревную тебя, когда ты глядишь на Йешуа. А если бы он выбрал не Марию, а тебя, что бы ты сказала мне сейчас?

Глаза Иоанны стали меняться, наполняясь благодарностью. Иуда убедительно продолжил:

– Ты должна верить мне так же, как Йешуа. Не забивай голову ишачьим дерьмом. Мои слова после Йешуа самые правдивые. Ведь ты знаешь, больше всех он полагается на меня, одному доверяет общую казну. Разве он вверил бы мне денежный ящик, если бы я был болтуном? Не подпустил бы. – Глаза Иуды тускнели невинностью, и было невозможно не поверить такому взгляду. – Бери подстилку, пойдем, помну тебя в темноте, чтоб не молола языком всякую дурь. – Обнял ее за плечи.

Иоанна едва успела подхватить с земли полотно. В этот миг она верила Иуде Иш-Кериййоту безоговорочно.

Темень быстро распустила крылья.

Иоанна лежала, притиснувшись к Иуде. Ноздри порхали от его запаха. Тело женщины выгибалось в его сильных руках.

У Иуды настроение было отвратительным. Впиваясь в губы Иоанны, он представлял, что это губы Марии. Завидовал Йешуа. Зависть была настолько жгучей, что, стискивая тело Иоанны, хотел разорвать его на части.

Утром следующего дня Иуда подошел к Йешуа и попросил отправить куда-нибудь с поручением. Хотел сбежать от Иоанны и растерять в дорожной пыли желание смотреть на Марию.

Йешуа дал поручение, Иуда стал собираться в путь. Но здесь неожиданно для него Иоанна взбрыкнула, тоже понеслась к Йешуа за поручением для себя. Иуда разозлился: неотвязность Иоанны становилась нестерпимой. Лишь одно успокоило, что Йешуа поступил мудро: два поручения половину пути выполнялись совместно, а вторая половина пути раздваивалась. Каждое поручение уводило в свою сторону. Половина пути устраивала Иоанну, половина пути – Иуду Иш-Кериййота. Соломоново решение.

Иуда не стал дожидаться Иоанну. Сильные ноги большими шагами вынесли его на каменистую дорогу и начали мерять расстояние. Она чуть замешкалась, затем побежала следом, догнала. Пристроилась сбоку и торопливо засеменила.

– Дура, зачем ты напросилась? – не глядя на женщину, отчужденно проворчал Иуда, прошагал немного молча и буркнул еще. – Одной нелегко в дороге.

Иоанна невесело вздохнула, она едва поспевала за Иудой. Путалась в длинных полах одежды, придерживала руками котомку. Делала два шага, когда Иуда отмахивал один большой.

– Мне кажется, я вижу тебя последний раз, – потерянно и блекло выпихнула из себя.

– Никакая зараза меня не возьмет, – уверенно хохотнул он. – Я вернусь.

– Сердце не обманешь, Иуда, – тихо, но настойчиво сказала Иоанна и поймала пальцами локоть спутника. – Мне страшно.

Иуда не отдернул локтя, лишь неопределенно усмехнулся и ничего не ответил.

Вдвоем прошли по нескольким селениям. Встречали их плохо, из трех селений выгнали, но в одном слушали и немного покормили.

Иуда держался неплохо, даже когда хребет трещал от кулаков и валили наземь: огрызался, сдерживал напирающих, давал возможность Иоанне скорее убраться. Казался надежным и единственным.

После шестого селения вышли к развилке. Иуда стряхнул пыль с одежды и язвительно покривился:

– А ты говорила, последний раз. Я не раззява, чтобы подставлять башку всякой твари. Всех переживу, будь уверена. Теперь расходимся. Тебе – туда, мне – туда.

Иоанна порывисто прижалась к груди Иуды, смахивая с глаз слезы:

– Береги себя, Иуда.

– Я всех переживу! – уверенно и зло повторил тот, оттолкнул женщину и, не оборачиваясь, решительно пошел своим путем.

Иоанна долго оставалась на месте и смотрела ему в спину. Она не понимала, что происходило с нею: душу до крови сжало болью, словно тяжелый камень ударил по сердцу. В глазах почернело. Лишь когда Иуда враскачку скрылся из виду, Иоанна ватными ногами тихо ступила на другую дорогу.

Хуза в просторной цветной хламиде верхом на пегой лошади, в роскошном седле, выехал из ворот дворца Ирода Антипы. Оглянулся на скрип петель на воротах, захлопнутых за его спиной, услыхал клацанье запора. Посмотрел на кривую улочку впереди и пустил по ней лошадь.

Он не знал, куда ехать, даже представить не пробовал, где могла обретаться Иоанна. Руки ходуном ходили от страха, нервно перебирали повод лошади. Как выполнить повеление тетрарха, когда неизвестно, где искать? Но не выполнить – лишиться головы. Стало быть, что обезопаситься можно только новой хитростью.

Со вчерашнего дня, когда Ирод Антипа пригвоздил своим приказом, у Хузы в голове будоражились разные мысли, но все попадали в глухой тупик. И вообще перестали образовываться, когда Хуза представил, что подобное задание мог получить и начальник дворцовой стражи. Лукавый царедворец соображал, что в этом случае одной его хитрости будет мало.

Противоборство с начальником стражи тянулось давно, Хуза так и не смог свалить противника. Изворотливым был главный стражник, как змея. Того гляди, проглотит первым, коли зазеваешься. Какую угодно гадость способен подложить. Хуза всегда был в напряге. Выворачивался наизнанку, чтобы не ткнуться мордой в грязь перед тетрархом. И пока удавалось, хотя у Ирода Антипы трудно быть долгожителем. Но удастся ли выжить теперь, данный вопрос витал в воздухе. Пакость, какую мог выкинуть главный страж, первым отыскать Иоанну, стала бы для Хузы полным крахом и затянула б крепкий ремешок вокруг его глотки.

Он завозился в седле, пришпоренный этой мыслью. Не зря придворные боялись и ненавидели начальника стражи так же, как