И тут девушки обернулись, раскинув руки по металлическим прутьям. Оказалось, что они уже давно и не были привязаны. Наверное, сами развязались. А может, это была просто иллюзия.

Только тут Отвёрткин понял, что ему уже не хватит сил даже просто убежать от них. Инстинкт зверя, только что упивавшегося страданиями добычи и внезапно попавшего в смертельный капкан, подсказал ему единственный путь – назад! Но сил не было, и Пахом, рухнув на землю, жалко пополз по-пластунски, изобразив на своей бледной физиономии гримасу чрезвычайно комичного удивления.

Это было настолько смешно и жалко, что я даже грешным делом подумал, что его пощадят. Помилуют, ради общего веселья, которое тот час возобновилось на поляне, при свете факелов.

Но Пахома не пощадили, и не помиловали. Здесь никого никогда не милуют. И это еще одна особенность ведьм – они безжалостны.

***

Пахома Отвёрткина посадили на кол. Нет, успокойтесь, это не было жуткой средневековой казнью, которой меня стращала леди Стефа в первый день нашего знакомства. Ведьминский кол представляет собой толстую палку с перекладиной, на которой сидит связанная жертва (чаще всего мужского пола). Сам «кол» – это отполированный средних размеров деревянный фаллос, который вводят несчастному в задницу и так оставляют его на нем сидеть – не шелохнувшись. Потому что малейшее движение причиняет нестерпимую боль.

Вот Пахома на такой «кол» и посадили. И как бы забыли о нем – вокруг продолжался самый настоящий ведьминский шабаш – собравшиеся дамы разожгли посильнее костры, поскидывали с себя лишнюю одежду (балахоны и мантии) и стали плясать у огня, поливая себя вином и растираясь какими-то мазями и снадобьями.

А Пахом выпученными, совершенно безумными глазами наблюдал за разворачивающейся вокруг него вакханалией и явственно ощущал, как в его очко всё глубже и настойчивей проникает что-то твёрдое и гладкое…

Но главное – его, конечно, игнорировали, но далеко не все. Некоторые дамы время от времени подходили полюбоваться на его страдания. Даже заводили с ним ничего не значащие, как бы светские беседы. Как, мол, вы себя чувствуете, наш дорог8ой гость, не хотите ли выпить чего-нибудь покрепче, не испытываете ли каких неудобств…

При этом жестокие женщины откровенно ржали над его болезненными гримасами, а когда он сдуру на предложение закурить согласился, какая-то не в меру развеселившаяся садюга, кажется, это была Серафима, прикурив сигаретку, сунула её Пахому в рот зажжённым концом. Все свидетельницы этой сценки были в восторге!

Больше Пахом ничего ни у кого не просил, и никаких поблажек не принимал. Наконец-то он, вроде бы, всё понял.

Он продержался на последних остатках своего самолюбия чуть больше часа. Всё-таки сидеть на деревянном фаллосе без какой-либо смазки – то ещё мучение. Жопу уже через пятнадцать минут начинает греть адский жар, а если учесть, что тело давит вниз, а перекладина вдавливается в седалище и всё тело затекает от невыносимо неудобной позы – это он еще оказался молодцом! Терпел, как настоящий герой.

А потом стал громко стонать и севшим голосом умолять, чтобы его сняли. Якобы он всё осознал и готов служить и пресмыкаться. Когда его завывания кому-то уж слишком надоедали, какая-нибудь из дам, отрывалась от всеобщего веселья, подходила к Пахому, и несколько раз стегала его той самой плетью, которой он упражнялся с Катей и Марьяной.

Плеть кто-то услужливо повесил на перекладину «ведьминского кола».

После чего страдалец на некоторое время замолкал, но эти перерывы становились всё короче.

Постепенно и как-то само собой небо начало понемногу светлеть. Приближалась утренняя зорька. Розовая заря – и это созвучно было Ордену садисток-феминисток и по совместительству ведьм. О чем и напомнила леди Стефания:

– Дамы! Прошу внимания! Мы славно отдохнули этой ночью. Повеселились, но не стоит забывать о той священной цели, ради которой мы здесь, собственно, и собрались.

Женщины понемногу успокаивались, вытирали пот со лба, украдкой промакивали взмокшие зоны декольте и бикини, кое-как причесывались, словом выходили из режима шальной императрицы и обращали свои слегка затуманенные взоры на предводительницу. И вспоминали, ради чего, собственно, собрались.

Ах, да! Похороны губернатора! И что?

– А то! – читая их как детскую книгу с картинками, молвила леди Стефа, – мы же не закончили обряд! Усопший, как нам подсказал его верный клеврет, – тут она широким жестом указала на корчившегося на колу Пахома, – оказывается не совсем усох… Вернее усоп!

Дружный смех всё ещё готовых веселиться вакханок подтвердил их минимальную способность воспринимать на слух человеческую речь. Что-то они еще соображали.

– А значит надо оживить покойника! Или есть какие-то принципиальные возражения?

Возражений не последовало. Дам явно заинтересовало слово «оживить». Неужели глава их Ордена и на такое способна? Они ведь сами удостоверились, что труп окоченел, своими собственными ногами его попирали, сомнений никаких не было. И вдруг – оживить?

– Это ведь невозможно! – возбужденно шептала Евдоха Акулине. – Ведь правда, это немыслимо? Я читала, что можно поднять труп, сделать из него что-то подобное зомби, но оживить… Это же никому не под силу?

Акулина в ответ лишь загадочно улыбалась и хранила многозначительное молчание. А затем коротко приказала нам с Колюней:

– Очистить от земли гроб. И открыть его!

Путаясь в пышных материях своего нового роскошного платья, я спрыгнул в дышащую лютым смертным холодом могилу, и принялся выбрасывать наружу мокрые комья. Братка подал мне лопату и дело пошло быстрее. Через пять минут я распутал вожжи и откинул крышку…

Жуть. Я не боюсь покойников, но зрелище, представшее мне в отблесках пламени факелов, едва проникающих сюда, на глубину двух метров, покоробило даже меня. Губер был точно мертвее мёртвого. Лицо осунулось, глаза ввалились, хоть и были полуприкрыты, кожа приобрела землистый оттенок. Рот и тот приоткрылся!

Я поспешил поскорее выбраться наружу. Ещё не дай бог заставят вытаскивать тело!

Но обошлось. Леди Стефания подошла к краю могилы, заглянула в неё и удовлетворённо кивнула.

– Кто проведёт обряд воскрешения? – спросила она деловито, как будто любая из её учениц запросто проделывала такое на зачётах в осеннюю сессию.

Дамы постарались даже не дышать в столь торжественный момент, лишь бы не привлечь к себе внимания обожаемой патронессы. Теперь вряд ли кто сомневался, что Палыч будет воскрешён, но никто и приблизительно не понимал, как такое вообще можно сделать.

– Нет желающих? – искренне удивилась Стефания…

…Обряд «воскрешения» показался нам с братом ужасным, но на деле был чрезвычайно эффективен. Леди Стефания первой встала над могилой губернатора, широко расставив ноги и приподняв полы мантии. Тут же на сухие доски гроба полилась весёлая,