И даже после этой неудачи Советы все еще имели в запасе последнюю «космическую стрелу» – гигантскую ракету, известную как Н-1, длиной с футбольное поле, большую, чем наш «Сатурн V», и приводимую в движение 30 массивными двигателями. В конце февраля стартовый комплекс на Байконуре сотрясся от мощи этого гиганта, развившего в первом беспилотном пуске все 4500 тонн тяги. Если бы она сработала, то один космонавт, или даже трое, могли быть на борту следующей Н-1, стремясь высадиться на Луну раньше нас. Однако она не сработала. Одна неисправность в быстром темпе следовала за другой после того, как Н-1 начала свой путь в небеса, и она развалилась на части – эффектный взрыв разметал обломки на 50 км[108]. Авария «Зонда» и гибель Н-1 означала, что Москва наконец-то оказалась вне игры. Нам оставалось доказать, что мы действительно сможем «поймать медное кольцо»[109]. Ведь если не так, то чем же мы тогда занимались в прошедшие 10 лет?

Полет «Аполлона-9» – десятидневное путешествие астронавтов-ветеранов Джима МакДивитта и Дейва Скотта и новичка Расти Швейкарта – имел целью устроить первое настоящее испытание в космосе для лунного модуля. Чтобы в радиопереговорах не путать два корабля, летающих одновременно, NASA уступило астронавтам и разрешило дать им личные имена. Эта команда, недолго думая, назвала два объекта так, как они выглядели. Командный модуль «Аполлона-9» был назван «Леденец» («Гамдроп»), а длинный и тощий лунный модуль – «Паук» («Спайдер»).

За неделю до того, как в марте нашей Трейси исполнилось шесть лет, Барбара прилетела ко мне на Мыс, чтобы посмотреть запуск[110], но, когда он был отложен, мой друг Фрэнк Джеймсон, президент Teledyne Ryan, пригласил нас на несколько дней в свой дом на Санта-Люсии в Карибском море. Это был мой последний шанс немного отдохнуть и провести время с семьей, так что мы приняли приглашение.

Но и по пути на этот солнечный остров мы говорили о полете «Аполлона-10», до которого оставалось всего два месяца. Я погрузился в беседу с Диком Айверсоном, вице-президентом Ryan, – он отвечал за разработку радиолокатора, который должен был помочь найти место посадки на Луне. В определенной точке в космосе, когда корабль ориентирован по отношению к Луне под заданным углом на конкретной высоте, радар должен был начать сканировать поверхность и найти точное место посадки. Мы обсуждали конкретные числа, и тут Дик в изумлении открыл рот и, запинаясь, произнес: «Но ведь он не рассчитан на это, Джин!» Я беспомощно посмотрел на него. Этот чисто случайный разговор вскрыл тот факт, что нечто важное ускользнуло от нас. Очевидно, разработчики программного обеспечения для посадочного радара работали на основании старой версии плана полета, а когда нашу траекторию изменили, это почему-то не довели до фирмы Ryan. Новый путь нашего корабля не проходил через ту невидимую, но важную точку, которая была нужна для работы текущему программному обеспечению радара. И если бы мы с Диком не переговорили, «Аполлон-10», прибыв на указанное место, столкнулся бы с неприятным сюрпризом. И пока все остальные отдыхали на карибском пляже, Дик поспешил в Сан-Диего, чтобы решить этот вопрос.

Если не считать нескольких небольших проблем, полет «Аполлона-9» прошел как по маслу. Проведя пять дней на орбите вокруг Земли, Джим и Расти проплыли в невесомости по стыковочному туннелю из командного модуля в лунный, закрыли люк, проработали контрольные карты и двинулись на «Спайдере» в космос. Особую трезвость взгляда и мысли им придавало понимание того, что теперь единственный путь на Землю лежал через повторную стыковку с Дейвом Скоттом, который пилотировал «Гамдроп», потому что лунные модули не были рассчитаны на самостоятельное возвращение. «Спайдер» летал в одиночестве 6 часов и 20 минут, используя собственные двигатели, чтобы удалиться от материнского корабля на 178 км. Вся суть летных испытаний заключалась в этом эксперименте – сесть в совершенно не проверенную машину и отправиться в путь, имея только два возможных исхода – успех или провал.

Сам лунный модуль состоял из двух самостоятельных и четко различимых половин. Посадочная ступень с мощным ракетным двигателем должна была доставить аппарат с окололунной орбиты на Луну, а затем превратиться в одноразовый стартовый стол для возвращения. Взлетная ступень, имеющая в своем составе кабину экипажа и пульт управления, оснащалась меньшим по тяге двигателем, который должен был поднять ее на орбиту для встречи. Этот двигатель тоже был критически важен, потому что только он давал возможность взлететь с Луны.

Включив несколько раз двигатель посадочной ступени и доказав, что она работает, Джим и Расти отстрелили ее и использовали двигатель взлетной ступени, чтобы отыскать «Гамдроп», летящий намного выше их. Медленно, но четко они прошли путь до командного модуля, где Дейв нетерпеливо ждал, готовый в любую минуту броситься вниз на помощь, если это потребуется. Постепенно две космические машины выбрали промежуток между ними, и наконец громкий удар отметил срабатывание стыковочных замков. По голосам астронавтов было заметно, насколько вдруг уменьшилось напряжение. Теперь они точно вернутся домой вместе.

Этот полет был отмечен важным откровением – Расти нарушил «обет молчания» относительно космической болезни. Все знали, что каждый попавший на орбиту чувствует тошноту, а кому-то приходится и выдать завтрак наружу, и не единожды, но никто никогда об этом не говорил сам, и товарищи по экипажу тоже молчали. Признать себя больным означало проявить слабость, и не только перед публикой и перед другими астронавтами, но и перед врачами, которым это дало бы повод лишний раз поколоть нас иголками. И, разумеется, не хотелось, чтобы Дик подумал, что ты не в состоянии выполнять свои задачи из-за непорядка в желудке.

На самом деле в некоторых полетах тошнота уже становилась серьезной проблемой. Фрэнк Борман в конце концов рассказал, что был совершенно не в себе всю дорогу до Луны, но об этом знали лишь Джим Ловелл и Билл Андерс, которые, разумеется, держали язык за зубами. Однако Расти чувствовал себя настолько плохо, что временами он вообще не мог ничего делать, и был вынужден это признать. Из-за его болезни пришлось переделывать на ходу план полета. Тем самым был открыт путь к тщательному изучению неприятного явления, явно необходимому, если мы хотели продолжать осваивать космос. Расти заплатил эту цену за всех нас[111]. Публично ему не было высказано ни одного упрека, но в космос он больше не полетел.