– Бер-сиф-жупар!.. – пробасил долговязый.

– Дап-юрп-пяс!.. – ответил коротышка, но не забыл кое-что добавить и на нашем, на могучем: – Пошел ты! Пошел ты! И еще раз пошел ты!

– Что там, зелененький? Домогается? – ухмыльнулся я.

– Ага, разве что в своих снах. Взлетаем, говорит.

– Чего ж тогда так грубо?

– Для морального удовлетворения. Попробуй, тебе тоже понравится.

И я попробовал. Обходя стороной матерные словечки, ведь в салоне присутствовали дамы, я высказал все, что думал о долговязом существе и о его долговязом семействе. Однако на мне эта жутко увлекательная игра «круче тот, кто осыплет лысую, безухую и страдающую гигантизмом голову наиболее изобретательными проклятиями и унизительными оскорблениями» не заканчивалась. Ее подхватили девчата, но, в отличие от меня, они не стали ограничиваться только цензурными выражениями.

Зачинщиком была докторша. Из ее ротика вырвался не просто бабский бранный лепет, а настоящая трехэтажная матерщина, которую не часто и среди мужчин-то услышишь. И чтобы мат казался еще грубее, она понизила голос настолько, насколько ей позволяли связки, а это до хрипоты. Вдохновившись красноречием докторши, Дашка решила привнести чуток и от себя. Чуток – это пять слов, и все почему-то о сосках долговязого, которых у него, может, и не было вовсе. Остальные выражения были лишь копиями тех, что изрекла моя благоверная, только звучали они уже не так ярко и выразительно.

Уставившись на Натали, я дождался, когда ее взгляд встретился с моим, и помотал головой.

– Что, милый, перестаралась? – приподняв брови и выдвинув нижнюю губу, виновато протянула она.

– Нет, нисколько. Просто не устаю поражаться, какая ты у меня умничка.

Назар и бородатый тоже захотели показать, какие они у нас умнички, но, едва открыв рты, тут же их закрыли. Авиатор тому посодействовал, громогласно прорычав:

– Нюпр-аст-дукс!..

– Зелененький? – прошептал я.

– Перевожу дословно: заткнитесь.

– Ясно, я так и подумал.

Долговязый потянул на себя штурвал, походивший на гигантскую бабочку, тельце которой являлось белоснежным, а крылья алыми, и аэромобиль тронулся с места. Кисти размером с мою голову принялись двигать штурвалом по всем направлениям, как игровым джойстиком, вынуждая зазуаркас развернуться в сторону города, миновать край обрыва и стремительно понестись вниз по наклонной.

Скорость была настолько велика, что, казалось, еще немного, и мое тело станет частью кресла, но через несколько секунд долговязый сбавил темп, выровнял аэромобиль и мастерски влился в транспортный поток. С левой стороны мелькали высотные здания, с правой – зазуаркасы во встречном потоке и тоже небоскребы, а впереди, вдали над городом, возвышались горы.

Полет занял минут десять – пятнадцать, и вышло так, что нас с вершины одной скалы перебросили к подножию другой…

– Мужчины на выход, женщины остаются! – скомандовал коротышка и поспешно выпрыгнул из аэромобиля.

Я отстегнул пояс безопасности, наклонился к Натали и, нажав рычажок на подлокотнике, высвободил ее хрупкое тельце, тотчас прильнувшее ко мне.

– Не отпущу! – выпалила она сквозь слезы. – Я умру без тебя.

– Что за глупости? Не смей даже думать о таком. Ты, главное, помни, что все это временно и через пару-тройку недель мы снова будем вместе.

– Как? – Оставляя мокрый след на моей груди, Натали немного отстранилась, закинула голову и уставилась на меня жалостливым и обреченным взглядом. – Никитушка, любимый мой, ты же знаешь, что это невозможно. Они не позволят нам быть вместе.

– А я их и спрашивать не собираюсь!

– Гар-тсоп-сааар!.. – вытаращившись на нас через волнообразное зеркало заднего вида, оскалился долговязый. Но, получив в ответ пренебрежительное отношение и мой оскал, тот прорычал еще сильнее: – Гар-тсоп-сааар!..

– Да поняли, поняли! Захлопнись уже! – Пытаясь сымитировать его голос, я ощутил, как чья-то рука вцепилась в мою икроножную мышцу и с усилием за нее подергала. Достаточно было увидеть кончики пальцев, чтобы догадаться, кому именно она принадлежала. Я даже оборачиваться не стал, надеясь отвязаться от него словами: – Не делай так, зеленый пакостник, иначе лишишься того, чем дергаешь.

Он притворился, что не расслышал, или, возможно, понял превратно, подергав еще сильнее:

– Закругляйтесь, а то нам всем сейчас не поздоровится!

– Ладно, уже выхожу.

Серебан оставил в покое мою ногу и что-то сказал долговязому. А тот не только ничего не ответил, он даже не взглянул на него, продолжив пялиться на нас.

– Его взгляд меня очень пугает, – прошептала Натали.

Я пробежался глазами по задней части салона, но кроме Дашки никого больше там не обнаружил. Она рыдала в одиночестве, прикрывая ладонями лицо, а остальные уже стояли метрах в тридцати сбоку от аэромобиля.

Взяв Натали за плечи, я посмотрел в ее глаза и уверенным голосом произнес:

– Ни он, ни любой другой долговязый гад вас с Дашкой не тронет. Я этого не позволю. Так что ничего не бойся и, пожалуйста, позаботься о ней, ладно?

– Конечно, мог бы и не просить об этом.

– Очень скоро я приду за вами. Вы только немного подождите.

– Хорошо, я постараюсь. Обещаю. Мы будем…

Не дав договорить, я поцеловал ее в губы, как она любит: нежно и страстно, вернее, хотел так, а вышло как-то по-варварски, что ли, небрежно и даже травмоопасно. Мало того что я прикусил ее нижнюю губу, так еще и врезал по зубам своими же зубами, причем не единожды. Натали не выказала недовольства, скорее наоборот, это ее только раззадорило. Обхватив меня за шею, она впилась в мои губы, как пиявка, бешеная и зубастая. Трудно сказать, к чему бы это привело, будь мы наедине: может, к бурному совокуплению, а может, и к обоюдному зубодроблению, но то, что большущие глаза долговязого стали еще больше, я видел лично. Только смотрели они так, будто их хозяин не прочь был к нам присоединиться.

– Аар-сата-найа-юх-юх-юх!.. – облизался долговязый.

– Все, доигрались! Выбирайся оттуда! – На этот раз коротышка ухватился за мою штанину, да еще и обеими руками, и рывками потянул на себя. Ростком он, может, и не вышел, но вот силушкой Бог не обидел. Поддавшись, я свесил ногу из зазуаркаса. – Как чувствовал, что добром не кончится! Предупреждал ведь, уговаривал! Но прислушаться к словам честного муклорнианца – это ниже твоего достоинства, да?!

– Ага, – буркнул я.

– Хотя чего я надрываюсь?! Все равно тебе в одно ухо влетает, в другое вылетает! Ты же у нас пуп Земли порабощенной! Последняя ее надежда! Куда там до тебя такому маленькому, перекачанному и, само собой, зеленому!