— Я хочу, чтобы ты кончил со мной, — хором хихикают близнецы, и я зажимаю уши руками, отгоняя их поддразнивания. Однако, чего я не могу скрыть, так это своей улыбки.

Особенно когда позже в тот же день будут сделаны объявления, и мои мальчики выиграют выборы.

Очко в пользу Чака и её вечной команды, и пошёл ты, Марк. Хрен вам.

Глава 17

Я почти забыла, каким пугающе длинным был стол в комнате Студенческого совета, учитывая, что теперь я встречаюсь с каждым парнем по другую его сторону. Но когда я впервые вошла сюда, размахивая своим новым назначением для шкафчика, я нервничала.

Комната задумана как устрашающая, тускло освещенная, с бежевыми шторами до пола на окнах. Потолки здесь по меньшей мере двадцать футов высотой, книжные шкафы вдоль стен не менее впечатляющие. На стенах — железные бра, по обе стороны дверей — два декоративных кресла, а позади парней — пара изогнутых лестниц из блестящего дерева с латунными вставками. С каждой стороны всего около десяти ступенек, ведущих на второй уровень, и небольшая дорожка, огибающая комнату.

Это действительно чересчур для ученического совета средней школы, но, эй, богатые люди постоянно совершают ужасно нелепые и отвратительно чрезмерные поступки. Я читала об одном политике, который утверждает, что он сторонник маленьких ребят, у которых в доме (во всяком случае, в одном из его домов) есть лифты из чистого золота, золотые горшки для растений и золотые потолки. Серьёзная тревога — гандонский мудак.

Поговорим об излишних стараниях; никакое количество денег не сделает этого парня крутым.

— Вы не можете этого сделать! — кричит Марк, указывая парням на своё новое назначение в раздевалке — как можно дальше от моего в кампусе Академии Адамсон. — Этот шкафчик был у меня с первого курса.

Я стою в стороне, сжимая в руках айпад совета и стараясь не наслаждаться болью Марка.

С другой стороны, он действительно пытался похитить меня на кладбище, так что, думаю, у меня есть основания чувствовать себя немного самодовольной по этому поводу.

— Мы правда можем и сделали это, — говорит Черч, сидя на своём троне прямо за блестящей вывеской Президент. У всех остальных парней на лицах такие томные, самодовольные ухмылки, которые примерно в сто раз хуже, чем те, что были на их лицах, когда я впервые ворвалась сюда, жалуясь на свой шкафчик. — Мы также только что получили от директора разрешение на перенос твоих рабочих обязанностей из курятника и сада на кухню.

— Значит, ты просто подлизываешься к своему папочке и получаешь всё, что хочешь, да? — спрашивает Марк, насмехаясь надо мной. Что я нахожу ироничным в его заявлении, так это то, что мой отец ни хрена не делает для меня, когда я подлизываюсь. А отец Марка купил ему частный самолёт на шестнадцатилетие (парни рассказали мне об этом). Так что если кто-то и получает привилегии от папы, то это не я.

— На самом деле, директор Карсон, при всей своей бесконечной мудрости, заметил назревающее между нами напряжение и подумал, что будет лучше, если мы не будем взаимодействовать. Ты будешь мыть посуду и помогать подавать еду три дня в неделю. — Черч постукивает пальцами по поверхности стола, явно готовый закончить этот разговор.

— Я не ебаный помощник! — Марк рычит, и моя кровь начинает закипать. Мысли о маме проносятся в мозгу, и я делаю решительный шаг вперёд.

— Ты прав, ты мне не помощник. Ты менее значительный, чем остатки мясного рулета, которые ты будешь соскребать со сковородок на школьной кухне. Любой из тех людей, которые там работают, лучше тебя, ты избалованный, гнилой маленький сопляк.

Марк направляется ко мне, но все пятеро парней одновременно встают, и он останавливается, полностью осознавая, на что они способны.

— Мы также изменили твою должность в общежитии, — продолжает Черч, в то время как Мика, исполняющий обязанности секретаря совета, что-то записывает на листке бумаги и протягивает его мне. Я передаю Марку нотариально заверенный бланк о распределении в общежитии, и он таращится на него, разинув рот.

— Ты селишь меня с тем неудачником-ботаником с первого семестра? — говорит он в полном ужасе, как будто это самое худшее, что с ним когда-либо случалось. Он поднимает взгляд, и я на мгновение удивляюсь, как я могла считать его хотя бы отдалённо красивым. Конечно, я думаю, что пыталась быть милой, когда сказала, что он мог бы быть таким, если бы у него не был такой отвратительный характер. На самом деле он чем-то напоминает мне скунса или ласку, только у него меньше ума и сердца, чем у любого из животных, проявляющих себя в наихудших обстоятельствах.

— Ты пытался убить нашу девушку, — говорит Спенсер, медленно опускаясь обратно в кресло и расслабляясь в нём, как будто он хозяин этого места. — Не думай, что мы забыли об этом.

— Всё это из-за какого-то розыгрыша? — Марк усмехается, возвращая своей походке самоуверенную развязность, когда приближается к столу. — Монтегю, возможно, и обладают некоторым влиянием, но мой папа играет в гольф с ПСША.

«ПСША звучит как название модного спрея для туалетной комнаты», — думаю я с лёгким смешком. Только я не такая тупая, как Марк, поэтому знаю, что это означает Президент Соединённых Штатов Америки.

— И что? — спрашивает Черч, склонив голову набок. — Какое это имеет отношение к твоей попытке похитить Шарлотту с лондонского кладбища? Кстати, что случилось с той лисьей маской? — Черч показывает рукой на своё лицо. — И кто были твои друзья? Может быть, если ты назовёшь их имена, мы могли бы пересмотреть распределение комнат в общежитии?

— Мой отец узнает об этом, — говорит Марк, указывая листом бумаги, а затем разворачивается на каблуках и вылетает за дверь.

Я спешу за ним и запираю дверь главного офиса после того, как он уходит, просто чтобы у нас была возможность побыть наедине перед следующей встречей.

— Прошла уже неделя, а ты до сих пор не рассказал мне, как тебе удалось всё это провернуть, — говорю я, возвращаясь в комнату и прислоняясь к одной из массивных деревянных дверей, отделяющих эту зону от офиса. — Знаешь, у меня скоро день рождения, так что…

— О, удар ниже пояса, — произносит Спенсер, встряхивая рукой, как будто я дала ему пощёчину. — Проходи, присаживайся. — Он похлопывает себя по колену, и я закатываю глаза. Но потом я всё равно подхожу и сажусь к нему на колени, потому что я глупо, безумно, по