всех сил сжимаю кулаки, а затем поворачиваюсь, чтобы дать Спенсеру крепкую пятёрку. — И знаешь что? Твоё обучение оплачено.

— Я ещё не подавала заявку ни на какие студенческие ссуды, — молвлю я, и четверо парней, всё ещё сидящих за столом, бросают на меня взгляды. — Что? Я имею в виду только потому, что мы встречаемся, я не ожидаю, что вы…

— Мы оплатим его, — хором говорят близнецы, откусывая по кусочку от своего пирога, а затем складывают вилки крестиком, эффективно обрывая меня от того, что я собиралась сказать. — Не спорь с нами. Это случится.

— Ты действительно думаешь, что я буду сидеть и смотреть, как ты вот так набираешь студенческие ссуды? — спрашивает Спенсер, глядя на меня. — За какого мудака ты меня принимаешь?

— Мне нужна минутка, — говорю я, сдерживая слёзы, проскальзываю под стол и выползаю с другой стороны, мои ботинки скрипят по полу, когда я выбегаю на улицу и прижимаюсь спиной к нагретой солнцем стене рядом с входной дверью. — Да! — мой голос эхом разносится по улице, и несколько человек оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Хотя мне всё равно. Единственное, что меня сейчас волнует, — это наслаждаться этим моментом. Трудно сказать, за какие ниточки ребята дёргали за кулисами — потому что университет Борнстеда является очень конкурентоспособным университетом, — но я действительно усердно работала, чтобы всё изменить. Сейчас у меня пятёрки по всем предметам. Такое случилось со мной впервые в жизни.

Я исполняю маленькую нелепую джигу на радость ребятам, а затем распахиваю двери закусочной, моя грудь раздувается от гордости.

— Я будущая студентка университета, — говорю я случайным студентам Адамсона возле двери. Я не знаю, кто они такие, но то, как они бормочут себе под нос: «Лакей из Студенческого совета», — показывает, что они знают, кто я такая. Когда все четверо парней за моим столом поворачиваются, чтобы посмотреть на них, студенты очень быстро меняют тон.

— Иди проверь своего парня, залитого молочным коктейлем, студентка университета, — говорит Рейнджер, и я бросаюсь в туалет для мужчин, толкаю дверь и обнаруживаю Черча, который влажной тряпкой счищает шоколад со своей промежности.

— Тебе нужна помощь с этим? — спрашиваю я, но, когда протягиваю руку, чтобы забрать её у него, Черч лишь наклоняется и крепко целует меня в губы.

— Пожалуйста, не надо. У меня встанет, и тогда мы закончим тем, что займёмся этим в этом самом туалете, и Меринда никогда нам этого не простит.

Мои щёки вспыхивают.

Прошлой ночью мы с Черчем, возможно, снова занялись этим в нашей комнате, а может, и нет. Это стало чем-то вроде игры — пытаться перестать стонать и двигаться, когда Натан заглядывал на вечернюю проверку. Почти уверена, что он знал, что мы делаем, но пошёл он к чёрту. Он такой же подозрительный и неразговорчивый, как этот засранец-библиотекарь.

— Твои родители… их не волнует, приносят ли здешние магазины какую-либо прибыль, не так ли? — спрашиваю я, и Черч с улыбкой поднимает голову, бросая тряпку в раковину. Его брюки цвета шампанского промокли в промежности, и это выглядит так, будто он описался, но поскольку это всё моя вина, я решаю ничего не говорить.

— Их это не волнует.

— Потому что… — я веду, жестом предлагая ему продолжать рассказ.

— Потому что они оба сами по себе миллиардеры? — предлагает он, и я бросаю на него взгляд. — Потому что они встретились и полюбили друг друга в Натмеге, Чак. Моя мать училась в Эверли, а отец — в Адамсоне. Они продолжали встречаться на всех студенческих мероприятиях — вечеринке в честь Хэллоуина, танцах в День святого Валентина, конкурсе выпечки. Этот город — место действия их истории любви; они хотят, чтобы он сохранился.

— Это и есть причина, по которой они хотят владеть всем? — я задыхаюсь, и Черч вздыхает, как будто его родители — самые нелепые люди на планете.

— Да, в этом-то и суть. Они позволяют владельцам магазинов управлять своими магазинами так, как они делали это всегда, они платят им справедливую зарплату, и их не волнует, что магазин находится в минусе. Вот почему я никогда не просил их вернуть закусочную Меринде. Я знаю, что это место не приносило никаких денег до того, как мы его купили.

— А справедливая зарплата… — я начинаю, и Черч ухмыляется.

— Меринда водит «Бимер», Чак, — говорит он, и я фыркаю. Неужели я настолько очевидна? Я имею в виду, что социально-экономическое неравенство действительно беспокоит меня, но дело не в этом. Фу. Я только что сказала «социально-экономическое» у себя в голове? Я бы даже не смогла произнести это слово по буквам в Санта-Крузе, не говоря уже о том, чтобы использовать его в самостоятельной мысли.

— Ну, чёрт возьми, может быть, другие владельцы магазинов хотят продать свои заведения, но не могут.

— Из-за туннелей, — соглашается Черч. — Братство не хочет, чтобы мои родители завладели этими зданиями, просто на всякий случай.

— Так это значит, что там действительно должно быть что-то, что стоит спрятать, да? — спрашиваю я, и Черч кивает, всего один раз, но блеск в его глазах… он немного пугает меня до чёртиков.

Ни за что на свете мой будущий муж не спустится в эти туннели, с другими моими будущими мужьями или без них.

Только через мой труп.

Ой. Ой. Ой.

Плохая метафора.

Через моё живое тело.

Они не полезут в эти грёбаные туннели, только через моё всё ещё живое тело.

Ни за что.

Глава 18

Приближаются зимние каникулы, а с ними и мой восемнадцатый день рождения. Все парни уже отпраздновали своё восемнадцатилетие, но никто из них особенно не стремился раздувать из мухи слона. Мы вместе готовили и пекли, устраивали маленькие вечеринки со свечами в столовой Кулинарного клуба. И я приготовила маленькие, но продуманные подарки для каждого парня. Спенсер, Рейнджер, Тобиас и Мика занимались сексом в свои дни рождения, но бедняга Черч этого не сделал, поскольку тогда мы ещё не дошли до той стадии наших отношений.

Однако в следующем году он получит всё.

— С днём рождения, Шарлотта, — говорит папа тем утром за завтраком. Он попросил меня подняться к завтраку — только меня, — чтобы мы могли поговорить. Он даже приготовил французские тосты и яичницу-болтунью, добавив к кленовому сиропу бутылочки острого соуса и кетчупа. Мой подарок — красивая рамка с моим письмом о приёме в университет Борнстеда внутри, напечатанным на картоне, слова выбиты тёмно-синим тиснением. Да, это определённо подарок от настоящего директора.

— Спасибо, — говорю я, улыбаясь, а затем кладу вилку рядом