Она молча сделала все, как я сказал, сейчас не до споров, затихла, держа одну руку на баранке, в другой пистолет, нога на педали газа, десантный нож рукоятью касается локтя, вылитое олицетворение начала дикого двадцать первого века, что уже к середине станет неузнаваемым, а во второй половине полностью очистится от человечества… по крайней мере я бы не стал оставлять остатки даже в резервациях.

– Выходят, – предупредил я. – Аслан-бек что-то уж очень бережно несет сумку…

– В руке?

– Через плечо, – ответил я. – Кожаная, ремень толстый… Выходят!

Дверь распахнулась, первый боевик не вышел, а почти выскочил, настороженный, как зверь, вслушиваясь во все звуки и поглядывая по сторонам. То ли предупрежден, то ли жизнь такая, где ходи и боись, а следом почти выпрыгнули один за другим двое постарше, тоже алертные, готовые к схватке, как полевые командиры, что других натаскивают, но и сами не разучились стрелять, бросать гранаты и драться в рукопашке.

– Пора, – шепнул я.

Эсфирь начала стремительно-медленно распахивать дверь со своей стороны, а я выстрелил поверх приспущенного стекла в первого, тут же во второго.

Оба еще не ощутили, что убиты, а Эсфирь, распахнув дверь и поднявшись у машины во весь рост, дважды выпалила в только что вышедшего из подъезда самого грузного, у которого через плечо большая сумка из темной кожи.

Он упал навзничь, я на всякий случай держал его на мушке, в руке Эсфири моментально блеснул нож. Я только подивился, как она в одно стремительное движение оказалась рядом с ним, перехватила острым лезвием ремень сумки и, подхватив ее, бросилась обратно к машине.

Я за это время передвинулся на ее сиденье за баранку, распахнул для нее правую дверцу. Эсфирь вскочила, я тут же рывком бросил машину вперед.

На повороте впереди занесло, но лишь стукнулись колесами о бордюр, а дальше погнал уже по улице.

Эсфирь торопливо рылась в сумке. Я ощутил неудобство, за это короткое время уже почти привычно, что могу заглядывать куда угодно, а еще как орел сизокрылый смотреть глазами спутников на землю, что создает иллюзию могущества, но тут не могу посмотреть, что в этой сумке Аслан-бека, доверенного посредника самого Хайдира.

– Есть, – вскрикнула она. – Не знаю, все ли…

– Чертежи?

– Даже инструкции, – ответила она торопливо.

– Хорошо, – сказал я. – Без них заряд так просто не собрать!

Она огрызнулась:

– А то бы ты собрал!

– Конечно, – ответил я и заложил крутой вираж, обходя выкатившийся на край полотна большой камень, в Арабских Эмиратах тоже не успевают следить за дорогой. – Я все соберу, что не успеет спрятаться.

– Свинья самоуверенная.

– Я такой, – согласился я. – Еще и красивый, заметила?.. Вообще-то любой ядерщик соберет, но его не так просто отыскать во всех Арабских Эмиратах. А их здесь семь, знаешь?

Она дернулась.

– Семь ядерщиков?

– Нет, эмиратов, – сказал я успокаивающим тоном.

Она сказала с облегчением:

– Ну, нельзя же так пугать.

А пока будут искать в Европе или Иране, – сказала она, игнорируя иронию, – за ними установят наблюдение. За ядерщиками.

– И за контрольными пунктами на границах, – добавил я. – Если не прохлопают ушами. Жизнь сейчас привольная, в тренде расслабляться и ловить кайф.

– Да, – согласилась она очень серьезным голосом, – и за ними обязательно.

– У Моссада длинные руки? – напомнил я.

– Не хами, – ответила она с горечью, – как раз наша служба получает финансирования меньше, чем организаторы гей-парадов!

Я вздохнул.

– Гей-парады в Израиле… Куда ваши ортодоксы смотрят?

– Их слишком мало, – ответила она устало.

Мне почудилось, что бросила в мою сторону взгляд, полный надежды, покачал головой:

– Нет уж, сами. Америку поддерживать в ее крестовом походе к сингулярности, а еще и Моссад?.. Россия один раз уже надорвалась, поддерживая справедливость во всем мире и разруливая конфликты между дураками. Это не так легко, как считалось… Что там еще?

Она сделала было движение отбросить сумку на заднее сиденье, но передумала, ответила упавшим голосом:

– Все…

Я сказал быстро:

– Дай-ка посмотрю сам, начальство понимает больше, а уж доминанты так и ваще…

– А машину кто поведет?

– Здесь светофоров нет, – напомнил я, – так что доверю существу с гранатой.

Я остановил автомобиль, она тут же села на мое место, не дав мне выбраться, но я добился свободы из-под чисто женского варианта доминирования, обошел автомобиль, как коня, спереди, а то вдруг лягнет, все-таки чужой, машины теперь умеют признавать только своих хозяев, а скоро и рулить будут сами, только скажи, куда ехать…

Эсфирь бросила мне сумку на колени, едва плюхнулся на сиденье рядом.

– На, – сказала она недовольным голосом. – Без этих бумаг им бомбу даже из всех компонентов не собрать, мы молодцы…

– Но?

– Но все равно, – договорила она, – здесь не сказано, где они сами. А я своей команде сигнал уже послала!

Она повела автомобиль быстро и ровно, по-женски не отрывая взгляда от полотна дороги, субдоминанты все же дисциплинированнее нас, что и правильно, свобода решений должна быть только у руководящих самцов.

– И что? – спросил я недовольно. – Твои еще не проследили, куда повезли из лагеря курдов?

Она покачала головой.

– Возможно, все еще в дороге.

– В дороге пусть и захватывают, – посоветовал я. – Впрочем, всегда еще есть метод больших чисел.

– А что это?

– Не слышала? – изумился я.

– Нет…

– А я слышал, – сообщил я гордо, – хотя и не знаю, в чем он, но, наверное, в работе с большими и сверхбольшими массивами информации. Это если верить интуиции, а я ей не верю, это оскорбительно для ученого, хотя иногда бывает права, а иногда и не иногда. А на самом деле теперь нам не нужно просеивать слишком много навоза в поисках жемчужного зерна имени Крылова, уже есть ниточки.

– Хоть покажи, – сказала она с сарказмом.

– Бессовестная, – сказал я с удовольствием, красивый исход операции всегда настраивает на веселый лад, а когда все чисто и никакой погони, это же вообще песня. – Ты же за рулем! Дай полчаса, а потом еще раз свяжись со своей группой. Если, конечно, сумела в прошлый звонок до них добудиться.

Она встрепенулась.

– Ты… уверен?

– В себе? – спросил я изумленно. – Шутишь? Стал бы я тогда заниматься наукой?.. Неуверенные идут в творчество. Там, какую бы глупость ни сотворил, всегда можно сказать: «Я так вижу!»