Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Перестань, – оборвала ее Руби тоном, который никогда не был ей свойственен.
Я оглянулась на Джемму, которая опять закатила глаза. За эти годы мы хорошо научились обходить стороной болевые точки друг друга. Отступать, если задели триггер – все мы предпочитали избегать конфликтов. Джемма обычно последней понимала эти намеки. Мы свернули за угол на квадратный двор и пристроились за другими компаниями старшекурсников, направлявшихся к «Гринхаусу».
– Девочки, – вмешалась я в перебранку, – не ссорьтесь.
Руби и Джемма сделали несколько вдохов, поняли, что их спор был глупым, и прекратили его.
Мне нужно будет поговорить с Руби позже. Когда мы будем наедине, когда Джемма будет пить где-нибудь в другом месте или слишком увлечется алкоголем, чтобы обращать на нас внимание.
* * *
Я окинула глазами «Гринхаус», переводя взгляд со студентов на профессоров. Все принаряженные, взрослые. Ведут важные дискуссии о политике или химии. Весь атриум был превращен в один большой зал для коктейль-пати, вместо диванов здесь стояли барные столики и причудливые сосуды с шампанским.
Я стояла вместе с Джеммой и Халедом. Уголком глаза заметила на другой стороне помещения Руби и Джона, отмечая, насколько ближе друг другу они стали за лето, с каким болезненным обожанием смотрит на него Руби. Она прилипла к нему, не уделяя мне ни малейшего внимания. Всматривалась в Джона, определяя, когда нужно подать ему новый бокал. Изо всех сил смеялась над каждой его идиотской шуткой или замечанием относительно окружающих. Хуже всего было то, что, когда он приходил в ее комнату по вечерам, она включала его любимую музыку. Это всегда был ужасный стиль техно. Дни мягкого акустик-попа давно миновали. Увлечения Джона сделались увлечениями Руби. Ее жизнь стала его жизнью. Он высосал ее досуха, выпив из ее тела всю жизнь и всю личность. Робот – вот и все, что от нее осталось.
Каким-то образом они продолжили встречаться все четыре года учебы в Хоторне. Я не думала, что такое возможно, однако они стали золотым стандартом отношений для всего колледжа. Казалось, чем дольше они остаются вместе, тем невозможнее делается их разрыв. За спиной их называли «старыми супругами». Если б Руби это услышала, ей понравилось бы. Она взяла на себя обязательство и носила его, словно почетную медаль. Джону, похоже, это тоже нравилось. Он любил быть лучшим во всем. Никто не мог разлучить их.
– Знаешь, Малин, – медленно произнесла Джемма, как будто что-то впервые осознавая, – мне кажется, что у тебя лицо отдыхающей стервы.
– Что? – спросила я, переключая внимание на нее. «Лицо отдыхающей стервы» – это не было похоже на комплимент.
Халед всмотрелся в меня и склонил голову в знак согласия.
– Да, ты знаешь, Джем права, – сказал он.
Я неспешно сделала глоток шампанского, пузырьки защипали мне язык. Сегодня я могла позволить себе один бокал.
– Это потому, что, когда расслабляешься, ты не улыбаешься, – попыталась объяснить Джемма. – И тогда у тебя становится такое лицо, ну, знаешь, как будто ты ненавидишь всех и всё вокруг.
Она одним глотком допила свое шампанское. За эти годы Джемма не стала пить меньше.
– Но ты все равно суперчеткая, не волнуйся, – добавил Халед.
– Это радует, – сказала я ровным тоном и попыталась улыбнуться.
Они оба засмеялись. Кожа на лице Халеда была одновременно мягкой и сухой, и когда это лицо растягивалось в улыбке, то самой примечательной его особенностью становился яркий белый блеск зубов. Каким-то образом он ухитрился подрасти за лето и в костюме с галстуком смотрелся совсем взрослым. Я гадала, как прошла его практика в «Масс дженерал»[12].
– Вот за что я тебя и люблю, – заявила Джемма, потом поднялась на носочки и поцеловала меня в щеку.
Я заметила Хейла, и крошечная порция адреналина выплеснулась в мою кровь. Он разговаривал с другими преподавателями, держа в руке стакан с чем-то похожим на виски. Минувшие три года хорошо повлияли на него. Он по-прежнему одевался небрежно, но эта привычка сделалась скорее милой, а не раздражающей. Я внимательно смотрела на него издали. За эти годы Хейл преподавал на нескольких курсах, которые я посещала, и мы нередко обсуждали с ним книги и поэтов, однако никогда не переходили определенные границы. Разве мы могли? Я все еще не была уверена в том, что чувствовала, вот почему мне нужно было поговорить с Руби.
Я хотела подойти к Хейлу, но осталась на месте. Несколько секунд спустя он встретился со мной глазами, и я отвела взгляд, чувствуя, как его взор задержался на мне и моем платье. Я была рада, довольна, что он видит меня такой.
* * *
– Пойду налью себе еще, – сказала я Халеду и Джемме. Они спорили о какой-то телепередаче. Я не вслушивалась, о какой именно, но им, похоже, было не до меня и не до моего бегства.
Я направилась к балкону «Гринхауса», откуда ушли уже почти все студенты и преподаватели – ветер загнал их в помещение. Группа из пяти человек вела дискуссию об экономической теории; я опознала студентов, но не профессоров. Они стояли слева от меня, а я прислонилась к ограждению балкона и сделала вдох, глядя вниз. Это напомнило мне, как я свешивалась за край помоста, на котором стоял древесный домик. А потом я увидела лицо Леви и отступила назад, немного слишком поспешно. Споткнувшись на каблуках, врезалась в чью-то грудь и чуть не упала, но меня подхватили сильные руки.
– Я спас тебе жизнь, – сказал Макс и улыбнулся, когда я повернулась к нему. – Я увидел, что ты вышла сюда, и решил поздороваться.
Выглядел он привлекательно, на загорелых щеках выделялись веснушки.
В конце третьего курса мы стали реже видеть Макса. Он сблизился со студентами, которые, как и он, готовились к поступлению в медицинский, и вскоре оказалось, что я вижу его всего несколько раз в неделю. Наш дом был таким огромным, а мы все были так заняты, что иногда целыми днями не встречались друг с другом.
– Как тебе Гаити? – спросила я.
– Потрясающе. Собираюсь вернуться туда на следующее лето. Может быть, на целый год.
– Серьезно? Ты собираешься отложить поступление в медицинский?
– Наверное, да, – ответил он.
Я представила, как Макс делает уколы маленьким детям, ощутила его готовность защищать их, заботиться о них. Вообразила, как он шутит, чтобы успокоить плачущего ребенка, как в свободное время играет в импровизированные игры.
Я гадала, не улучшило ли пребывание на Гаити его ситуацию с тревожным расстройством. Минувшей весной Макс сделался тихим, еще более тихим, чем обычно. Иногда казалось, что он хочет сбежать прочь. И он в каком-то смысле делал это, общаясь в основном со своими новыми друзьями.
– А что ты собираешься делать в следующем году? – спросил Макс.
– Жить одна, – ответила я.