На самом деле Руби была сама виновата. Она оставила его на виду. Вероятно, она хотела, чтобы я прочитала его – прочла те слова, которые она не могла сказать вслух. Прочла, чтобы спасти ее.

Я прислушалась к происходящему в доме. Тишина, не считая гудения фена Джеммы в конце коридора. Руби, видимо, пробудет в ванной еще пять минут, чтобы нанести макияж при ярком свете.

Еще только одну страницу.

Это никому не причинит вреда.

Последний курс

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Руби: губы ее были накрашены красной помадой, густые каштановые волосы уложены волнами. Маленькое помещение сразу наполнилось запахом лака для волос. Она долю секунды смотрела на меня, прищурившись, потом перевела взгляд на дневник.

– Что ты делаешь?

– Читаю твой дневник, – ответила я, поддразнивая. Испытывая. – Пока ты сто лет торчишь в ванной.

Я была спокойна. Я всегда была спокойна. Она ничего не заподозрит.

– Очень весело, – произнесла Руби, сдерживая усмешку. Она подошла ко мне и сунула дневник к стопке учебников по истории искусств, которыми был набит ящик ее стола. – Мы обе знаем, что если б ты хотела прочитать мой дневник, то могла бы сделать это давным-давно.

Я сглотнула, глядя, как Руби закрывает ящик, как исчезает из виду дневник.

– Полагаю, там сплошное «Джон то, Джон сё, Малин – лучшая из лучших подруг во всем мире, о-о-о», и еще что-нибудь про искусство, – произнесла я, изгибая губы в улыбке.

– А, заткнись, – отмахнулась Руби. – И, кроме того, ты знаешь, что я не держу от тебя никаких секретов.

Она лгала.

Руби склонилась к зеркалу, чтобы проверить, хорошо ли нанесен макияж. При этом она всегда строила забавную гримасу, чуть выпячивая губы и приподнимая брови. Было странно видеть, что внешность ее так заботит. Я почти жалела Руби. Но теперь я понимала. Ты хочешь выглядеть хорошо, когда тебе нужно на кого-то произвести впечатление.

– Итак, ты готова? – спросила она, поправляя серьги. Повернулась, чтобы окинуть меня взглядом с ног до головы. – Черт, а ты выглядишь очень мило. Посмотри на себя!

Я улыбнулась ей уверенной улыбкой. Я всегда была уверена в себе. Но за лето я приучилась ухаживать за собой. Соскребать загрубевшую кожу со ступней, правильно расчесывать волосы, подрезать секущиеся кончики. Я ездила по магазинам со своей матерью, и она помогла мне выбрать то самое платье, которое сейчас было на мне. В примерочной мать окинула меня странным, изумленным взглядом, словно я стала какой-то другой. Казалось, ее порадовало то, что ее дочь стала прилагать усилия к тому, чтобы следить за собой. Я даже начала пользоваться тушью, научилась подводить брови и наносить на губы блеск, когда не забывала об этом. Не то чтобы раньше я была чудовищем – я всегда была симпатичной, высокой и худощавой. Но теперь сделалась красавицей. Совершенно новой дочерью. Было приятно видеть удовлетворение матери. В конце концов, я была перед ней в долгу.

– Иди сюда, – сказала Руби, протягивая мне руку. Я приняла ее. Руби подтянула меня поближе так, что теперь мы бок о бок стояли перед зеркалом. Она положила голову мне на плечо и сказала, глядя на наше совместное отражение:

– Мы такие милые… Неужели мы уже старшекурсницы?

Руби произнесла это скорее утвердительно, чем вопросительно. Я ободряюще улыбнулась ей. Нам предстояло провести вместе еще год, и мы теперь принадлежали к элите Хоторн-колледжа, блистательной и уважаемой. Мы были старшекурсницами.

Я посмотрела на фотографию, стоящую на ее столе; этот снимок был сделан на первом курсе во дворе кампуса. Я, высокая и спокойная, стояла, скрестив руки на груди, а Руби привалилась ко мне, зажмурившись от смеха. Я попыталась вспомнить, над чем она так смеялась. Что-то насчет вшей. Джон и Халед шутили насчет вшей или герпеса, уже не помню, и Руби это показалось самой забавной шуткой в мире. Макс тогда сфотографировал нас. Наш фотограф…

Но та Руби, которая сейчас отражалась в зеркале, почему-то выглядела меньше. Все остальные росли, а она двигалась в обратную сторону. Я подумала о том, как Руби выглядела когда-то, какой она была прежде; вспомнила то открытое тепло, которое сейчас сменилось холодом и отстраненностью. Искра, сиявшая в ней, угасла.

– Пойдем вниз, – сказала она, беря свой электронный пропуск и телефон. – Остальные ждут.

Пока мы спускались по лестнице, я смотрела, как рука Руби скользит по перилам. Маленькая, изящная, хрупкая рука. Я подумала о ее дневнике, спрятанном в ящике стола. О том, что она писала в нем. И знание ее тайн наполняло меня стальной решимостью.

Последний курс

Я надеялась пойти на коктейльный час с одной только Руби, чтобы поговорить с ней о своей ситуации. Я даже не знала, как назвать это. Слово «ситуация» казалось мне подходящим. Я хотела рассказать ей это, чтобы она видела во мне нормального человека; думала, что это поможет нам стать ближе. Все лето я была далеко от нее и знала, что она будет рада услышать то, что я намеревалась ей поведать. Но мой план не сработал, и Джемма решила идти с нами, а не с парнями, которые шагали в нескольких ярдах позади нас. Их походка всегда была слишком медленной для меня и Руби, но в самый раз для Джеммы.

– Ну, привет, что ли, – сказала Джемма, хлопнув Руби пониже спины, когда мы направились к «Гринхаусу». Та поморщилась и расправила платье сзади.

Джемма выглядела точно так же, как и на первом курсе, – пухлые по-детски щеки были неотъемлемой особенностью ее лица. Она была обута в туфли на высоких каблуках и на каждом шагу едва не падала.

– Как вам кажется, – начала Джемма, – сегодня вечером всем профессорам захочется нас трахнуть?

Я посмотрела на Руби, ожидая увидеть на ее лице сдерживаемый смех или хотя бы потаенную улыбку на ее губах, но выражение ее лица сделалось каменным. Она сложила руки на груди, прищурилась и спросила:

– Ты серьезно, Джемма?

– А что? – Та фыркнула. – Я имею в виду – они все типа старше нас. А мы выглядим круто. Ну, то есть реально круто. Они нас раньше такими и не видели.

– Отвратительно. Ты хоть понимаешь, что у них есть семьи? – поинтересовалась Руби. Ее тон вдруг сменился с веселого на раздраженный.

Джемма закатила глаза.

– И что?

Руби не ответила, лишь крепко сжала зубы. В воздухе витало напряжение. Это была самая дурацкая ссора, какую только можно было представить, а ведь семестр едва начался. Ну или почти ссора. Джемма выдала полуулыбку, играя с выражением своего лица (основным направлением ее учебы было сценическое искусство, и ее наставник гордился бы ею). Она сменила позу, выпятила грудь и расправила плечи, потом продолжила:

– Мне кажется, вид у нас – просто огонь. И я не могу винить этих похотливых старикашек, если они не удержат свои…