Старик шевельнул мизинцем, и стоявший позади вышибала тут же наполнил высокие рюмки. Выпив, хозяин дома набил рот мясом и долго молча жевал, раздумывая о своем. Потом аккуратно отер рот расшитой салфеткой и подался вперед, внимательно разглядывая умотавшегося за день палача:

– Ты правильно сказал, люди из моего окружения твоему боссу ничего не скажут. Слишком многих из нас он на каторгу спровадил. Но с тобой – вопрос другой. Ты сам под ножами и пулями мотался, посредничал, у беспредельщиков заложников выкупал. Потом голову в петлю сунул, начал Город чистить. У общества к тебе претензий нет… Поэтому я расскажу все, что знаю. И помогу, чем возможно. Но хочу, чтобы ты гада не просто нашел. Я хочу, чтобы ты ему все кости переломал, когда на свет белый вытащишь. Потому что за своих людей я никогда спуску не даю. И такое прощать не намерен.

– Оно тебе надо? – Клаккер отодвинул опустевшую тарелку и грустно усмехнулся. – Сам говоришь – беспредельщиков никто не любит. Ни уголовники, ни законопослушные горожане. Становиться с ними на одну доску – себя не уважать.

– Значит – прощать?

– С чего? Найдем умника. Если вздумает сопротивляться – тогда разговор короткий. У службы приказ простой – при сопротивлении оружие применять, не задумываясь. Но обычно эти гады трусливы. Сразу кричать начинают, что по глупости вляпались, что жизнь запутала. Тогда – суд и каторга. Пожизненная. За дружбу с Тьмой скидок не бывает. Сгниет в кандалах на болотах. Или еще где, куда лишь каторжан сгоняют.

Подняв очередную рюмку, Штрауф усмехнулся:

– Черт с ним, пусть каторга. Пожизненная. Ты главное – найди ублюдка. А я его потом достану, если приспичит… Значит, рассказываю, что было до письма. О чем народ шептался, о чем ты мог и не знать…

* * *

Ранним утром Клаккер без приглашения ввалился к руководству домой, перепугав дремавшего консьержа в парадном своим воинственным видом.

– Опознал я тебе покойника, – вещал охотник, старательно дыша в сторону. – И остальных тоже. Поспособствовали добрые люди.

– Пойди, хоть рассолу хлебни, – поморщился Шольц, кутаясь в теплый халат. Несмотря на дневную жару, ночами уже холодало, и сыщик по утрам предпочитал одеваться потеплее. Это у молодых здоровья лишнего без меры: что водку с непонятными друзьями пить, что в шесть утра по Городу бегать. – Как чуть в разум вернешься, можно будет продолжать.

– А еще мне подметное письмо досталось, которым последнюю жертву выманили. На, полюбуйся…

Пока вооружившийся увеличительным стеклом начальник департамента изучал мятую бумагу, палач влил в себя половину огромной банки, где плавали соленые огурцы, и захрустел плотным зеленым угощением.

– Я даже нашел, где наш клиент прятался, когда конверт принес. В мусорном баке сидел. Представляешь? Охрана весь переулок обыскала, а в мусор не полезла. Вот он под дощечкой с объедками и схоронился. Дождался, когда шум-гам уляжется, и домой. Даже следы от сапог остались. Смазанные, но я палкой переворошил все, что смог, и нашел. Благо еще, что мусор на выходных лишь вывозят.

– Охрана? Это чей же человек последним под удар попал?

– Герр Штрауф собственной персоной. Его парня грохнули. Очень просил розыск до конца довести. Обещал даже в суд заглянуть, послушать, как гаду пожизненную каторгу присудят. Если доживет в тюрьме до процесса, конечно.

Шольц отложил письмо и похлопал по карманам, пытаясь найти коробку с цигариллами. Потом сообразил, что до сих пор в халате, а не в любимом сюртуке, и направился к крану: ополоснуть лицо и прогнать остатки сна.

– Даже и не знаю, что сказать. С одной стороны – плохо, когда нас с тобой различают. Получается, будто мы не одно дело делаем, не в одном департаменте служим. Ты – почти свой у криминала, я – так вроде бы и враг, которого пристрелить боязно, но и делиться информацией никто не захочет… С другой стороны – мы несколько дней сэкономим с именами. А каждый день – это спасенная жизнь… Вот и не знаю, печалиться или радоваться этому. Или оставить как есть…

– Лучше скажи, что письмо рассказало? Вижу, как ты его разве что не сжевал на радостях. Явно полезную вещь добыл.

Сыщик вытер лицо и начал возиться рядом с плитой, намереваясь приготовить завтрак себе и раннему гостю.

– Я тебе так скажу, чтобы кое-кто не зазнался. Письмо твое – это не просто улика. Это практически готовый приговор одному человеку… Но без всей предварительной работы мы могли бы мимо бумаги пройти и не заметить. Поэтому за добытое доказательство тебе отдельное спасибо. А мне – за то, что кучу дел перетряхнул и возможное описание преступника почти составил… Итак, что у нас в активе сегодня?

Клаккер дожевал последний огурец, быстро вытер испачканную руку об изгвазданные по закоулкам штаны и начал загибать пальцы:

– Мы знаем, что убивают только ростовщиков. И лишь последний – крупная рыба, до этого все мелочь давили. Это – раз… Удобно – нет человека, никто и не побежит искать, в полицию заявлять.

– Принято. Дальше.

– Второе – наш клиент из их окружения. Кто-то рядом, кто постоянно крутился на подхвате, мешался под ногами. Почти свой, но без доступа к деньгам. Мог бы по мелочи таскать, вряд ли бы на убийства решился.

– Согласен. Получается, круг очертили. Осталось лишь найти человека, который был во все дома вхож.

– И кто это? – Охотник даже подался вперед, так ему не терпелось узнать. Он же видел, что Шольц прочел письмо и буквально просветлел лицом. Значит – есть там зацепка, есть что-то знакомое для сыщика.

– Золотарь это… Тиллер Мих. Или Тиль, если по прозвищу… Этой же самой рукой десять лет назад он писал мне объяснительную, когда на рынке попался на мелкой краже. Тот же почерк, те же кривые буквы, те же заученные со школьной скамьи канцеляризмы.

– Золотарь?!

– Ага. Был помощником портного при папаше, потом пить начал, вылетел на улицу в итоге. Болтался, как многие, по разным ночлежкам и темным углам. Но человек совершенно слабохарактерный и трусливый. Поэтому грабителем не стал, а вот мелкие услуги «подай-принеси» разным обитателям Барахолки оказывал. Последние пару лет подрядился дерьмо вывозить. Канализация у рыбных рядов только у очень богатых господ существует. Остальные бочки с вонючим содержимым вывозят. Ну и остатки с кухни заодно.

– Зо-ло-тарь… Вот почему он в отходах спрятался. Ему это – как дом родной. И лицо – неприметное. Каждый день мелькает, уже почти как мебель воспринимаешь. И не думаешь, что он все видит, все слышит, серая мышка у твоего порога.

Шольц расставил тарелки на столе и скомандовал:

– Руки мыть и завтракать. А потом – в департамент пойдем. Я унтеров пошлю клиента по подворотням искать, вряд ли он серьезное сопротивление оказать сможет, не тот фрукт. Да и тварь у него где-то рядом с лесом обитает. Поэтому в Городе вполне полицейские справятся. А мы – гостя успокаивать. Грустный гость у нас вчера вечером объявился.