– Ты ее видела? – спросила я.

– Гроб был закрытый, – ответила Бекка. – Но я думаю, она это нарочно. По слухам, у нее были камни в карманах. Записки она не оставила, а если оставила, Тетка Видала порвала. На похоронах говорили, что Тетка Далия умерла от мозговой аневризмы. Не хотели разглашать, что Послушница была такая негодная. Мы все за нее молились; наверняка Бог ее простил.

– Но почему она так? – спросила я. – Она хотела умереть?

– Никто не хочет умирать, – ответила Бекка. – Но некоторые не хотят жить так, как разрешено.

– Но утопиться! – сказала я.

– Это вроде бы спокойная смерть, – сказала она. – Слышишь колокола и пение. Как будто ангелы. Это нам Тетка Хелена так сказала, чтобы мы не очень огорчались.

Освоив книжки про Дика и Джейн, я получила «Десять историй для девушек» – книгу стихов Тетки Видалы. Я запомнила такой:

Тетка Видала писала истории про то, как не положено поступать девушкам, и про всякие ужасные вещи, которые грозят девушкам, если они так поступать будут. Сейчас-то я понимаю, что истории эти – так себе стихи, и даже тогда мне не по душе было слушать про бедных девушек, которые совершали ошибки, а потом их сурово наказывали или даже убивали; тем не менее я была в восторге, поскольку способна была прочесть хоть что-то.

Как-то раз я читала вслух историю про Фирцу, чтоб Бекка исправила мне ошибки, и тут она сказала:

– Со мной такого не случится ни за что.

– Чего не случится?

– Я никогда не соблазню Хранителя. Никогда не посмотрю им в глаза. Не хочу на них смотреть, – сказала Бекка. – На любых мужчин. Они страшные. Включая галаадского Бога.

– Бекка! Ты что такое говоришь? Что значит «галаадского»?

– Они хотят, чтобы Бог был что-то одно, – сказала она. – И многое вычеркивают. В Библии написано, что мы созданы по образу Божию, и мужчины, и женщины[62]. Когда Тетки разрешат, сама прочтешь и увидишь.

– Не говори такое, – сказала я. – Тетка Видала – она будет ругаться, что это ересь.

– Тебе-то я могу сказать, – ответила Бекка. – Тебе я бы жизнь свою доверила.

– Не надо, – сказала я. – Я не очень хорошая – не как ты.

На второй месяц в Ардуа-холле меня навестила Сонамит. Встречались мы в кафетерии «Шлэфли». Она пришла в голубом платье официальной Жены.

– Агнес! – вскричала она, всплеснув руками. – Я так рада тебя видеть! У тебя все хорошо?

– Конечно, у меня все хорошо, – сказала я. – Я теперь Тетка Виктория. Будешь мятный чай?

– Ну просто Пола намекала, что ты, кажется, слегка… что ты не очень…

– Что я психованная, – улыбнулась я.

Про Полу она говорила так, будто они старые подруги. Сонамит стала выше рангом, и Пола, наверное, немало досадовала, что такая юная девочка ее обошла.

– Я знаю, что Пола так думает. И, кстати, надо же поздравить тебя с замужеством.

– То есть ты на меня не обиделась? – спросила она, прямо как школьница.

– С чего бы мне на тебя, как ты выражаешься, обижаться?

– Ну я же у тебя украла мужа.

Ей это видится так? Что она выиграла соревнование? Как возразить, не оскорбив Командора Джадда?

– Меня призвали к высшему служению, – по возможности чопорно ответила я.

Она захихикала:

– Что, правда? А меня вот к служению пониже. У меня четыре Марфы! Ты бы видела мой дом!

– Наверняка прелестный.

– Но у тебя правда все хорошо? – Вполне вероятно, что беспокоилась она отчасти искренне. – Это заведение вынимает из тебя душу? Тут же тоска.

– У меня все прекрасно, – сказала я. – Желаю тебе всяческого счастья.

– Бекка тоже тут с тобой в темнице?

– Это не темница, – сказала я. – Да. Мы живем в одной квартире.

– А ты не боишься, что она на тебя с секатором бросится? Она еще ненормальная?

– Она всегда была нормальная, – ответила я, – просто несчастная. Очень рада была повидаться, Сонамит, но мне пора вернуться к трудам.

– Ты меня больше не любишь, – полушутя упрекнула меня она.

– Я учусь на Тетку, – сказала я. – Мне никого не положено любить.

49

Чтение я осваивала медленно и спотыкалась на каждом шагу. Бекка очень меня поддерживала. Упражнялись мы на библейских стихах из выборки, одобренной для Послушниц. Я своими глазами увидела фрагменты Писания, до той поры мною только слышанные. Бекка помогла мне отыскать пассаж, который я так часто вспоминала, когда умерла Тавифа:

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает.

Я кропотливо читала слова по слогам. На странице они были иными – не текучими и звучными, как у меня в голове, а площе, суше.

Бекка сказала, что по слогам – это не чтение: чтение, говорила она, – это когда слышишь слова, как будто песню.

– А вдруг у меня никогда не получится? – сказала я.

– Получится, – ответила Бекка. – Давай попробуем настоящие песни почитать.

Она сходила в Библиотеку – меня туда пока еще не пускали – и принесла один сборник гимнов Ардуа-холла. Там нашлась детская песенка, которую мне перед сном серебристым своим колокольчиковым голосом пела Тавифа:

Я спела ее Бекке, а спустя некоторое время смогла и прочесть.

– Такая прекрасная надежда, – сказала Бекка. – Мне было бы приятно, что два ангела все время рядом, ждут, когда надо со мной улететь. – А потом она сказала: – Мне на ночь никогда не пели. Повезло тебе.

Помимо чтения я обучалась письму. Это было в известной мере сложнее, но и проще. Писали мы тушью и перьями с металлическими наконечниками, а иногда карандашами. Зависело от того, что выдали по разнарядке в Ардуа-холл со складов импорта.

Письменные принадлежности были привилегией Командоров и Теток. В остальном их в Галааде так просто было и не найти: женщинам они не нужны, да и мужчинам в основном тоже, разве что составлять рапорты и описи. О чем еще писать большинству людей?