Вскоре по лагерю поплыл запах шашлыков, поджаренной на угляхколбасы и картошки, запечённой в золе. Кнопик вылез из персонального окопа,Джозеф Браун, принюхавшись, вернулся на берег, мисс Айрин из мимолетноговиденья превратилась в докучливую любительницу посидеть у костра. Одним словом,от приглашения поужинать на свежем воздухе не отказался никто.

Устроились на дощатых скамейках летней кухни, прифантастическом изобилии деликатесов, завидя которые, американцы мгновеннозабыли безвозвратно погибшие стандартные рационы. На столе из посуды стоялилишь алюминиевые солдатские миски и двухсотграммовые эмалированные кружки содной и той же впечатляющей надписью: «Мы победим!»

– За четвёртый интернационал! – Грин, по привычкевзваливший на себя заботы тамады, тщательно проследил, чтобы штатовцам налилидо краёв, поднял тост и начал чокаться с братьями во Христе. – Пей до дна!Пей до дна! И ты тоже пей до дна! А ты что, меня не уважаешь?..

Международная научная экспедиция стартовала.

Интуиция не подвела Звягинцева, профессор Эндрю Беллингоказался насквозь русским Андреем Павловичем Бубенчиковым. Соответственно ивиски он употреблял не как положено американцу – напёрсток алкоголя, полстаканасодовой, остальное лёд, – а в чисто национальной российской манере.Крякая, залпом, под жареную, неведомо где украденную Гринбергом колбасу.

Первую выпили, как водится, за знакомство.

– Разрешите представиться. – Беллинг поднялся имолодцевато, этак по-гусарски, щелкнул каблуками. – Агент всех разведок…бывший диссидент и каторжанин, нынче профессор-зоолог.

Он уселся, закурил и, подмигнув Звягинцеву, негромко пропел:

А один зэка – это лично я,

Я без папи жил, я без мами жил,

Жизнь моя была бы преотличная,

Да я в шухере стукача пришил…

Как вскоре выяснилось, Андрей Павлович схлопотал пять лет заполитику в начале восьмидесятых, когда пришёл во власть долгорукий Юрий пофамилии Андропов и людей стали за здорово живёшь хватать в банях,парикмахерских и на автобусных остановках – что, кстати, народу, уставшему отвсеобщей расхлябанности, поначалу даже понравилось. Преступление было ужасным:любовь к Солженицыну. Сидел Бубенчиков в Табулге, что в Чистоозерском районеНовосибирской области. В бытность свою на зоне насмотрелся всякого разного и, какследствие, полностью разочаровался в человечестве.

– Я, знаете ли, по первоначальному образованию историк,но после всех дел интересно мне стало, что же это за тварь такая – хомосапиенс. Венец мироздания… – заговорил он неторопливо. Усмехнулся, загасилокурок, потянулся к бутылке, вновь налил всем. – Нет, правда. Вся история– сплошные войны, жестокость, ноль здравого смысла. Лезем с ломом и лопатой вДНК, в атомное ядро… Хиросима, Нагасаки, Челябинск, Чернобыль… Да куда провысокие материи говорить, когда на бытовом уровне… любую газету как откроешь,что у них, что у нас – волосы дыбом…

Звягинцев слушал не перебивая.

– И на данный момент, – продолжал АндрейПавлович, – моя скромная, скажем так, кочка зрения неутешительна.Человечество – вовсе не венец Божьего промысла и творения, а, напротив,отклонение от общей линии космического развития. Бейте меня, топчите ногами,кушайте меня с кашей… но уж больно похоже, что третья планета Солнечной системывовсе и не родина библейского Рая, а, скажем так, резервация для пасынковэволюции… заповедник для неудачного клона, выбракованного на пути вселенскогопрогресса. Кстати, совершенно неясно, как вообще возник человек. Теперь ведь,кажется, уже всем очевидно, что теория Дарвина есть академическая чушь,созданная на потребу дня…

Снаружи, из-за окна, доносилось дикое пение братьев Хулио иБенджамина. Подобную какофонию Лев Поликарпович слышал только однажды – навыпускном балу у Марины, когда мальчики её класса, решив на прощание изумитьучителей, самым серьёзным образом взялись хором петь «Вечерний звон»по-английски.

– Интересная концепция. – Звягинцев поставилопорожненный стакан, сложил на груди руки. – Космический зоопарк,говорите? А что, коллеги, может, в этом что-то есть. Тем более факт налицо:тысячелетиями бились над совершенствованием рода людского христианские,мусульманские, буддистские и прочие подвижники, а воз, как полагается, и нынетам. Только поясните, коллега, что лично вас смущает в происхождениичеловечества? Прошу извинить мое любопытство, я не специалист.

Веселье за окном между тем развивалось по нарастающей.Жуткое пение смолкло, зато начались танцы. Не менее жуткие. Сестра Айринвскарабкалась на стол и, ритмично раскачиваясь, вращая бедрами, сталаосвобождаться от одежд. Со стороны происходившее напоминало борьбу с комарами.«Здешний комар – это огромное породистое насекомое, – немедленновспомнилось Льву Поликарповичу. – Чрезвычайно кровожадное и вездесущее. Авообще природа великолепна…»

– Пожалуйста, коллега, пожалуйста. – Бубенчиковшироко улыбнулся и безо всяких церемоний похлопал Звягинцева по плечу. –Мне очень приятен ваш интерес, сразу видно, что вы не просто отдаёте даньвежливости… Так вот, если позволите, начну издалека. Примерно полтора миллионалет назад появился примат «хомо эректус» – человек прямостоящий. Онпросуществовал без каких-либо изменений больше миллиона лет – и вдруг,совершенно неясно почему, превратился в «хомо сапиенса» с объёмом черепа напятьдесят процентов больше прежнего. Этак двести тысяч лет назад. Сей гражданинобладал способностью говорить и имел анатомию тела, довольно близкую ксовременной…

Андрей Павлович ткнул сигаретой в сторону окна, за которымво всей красе просматривалась мисс Айрин.

– Может, наш кроманьонец произошел от неандертальца,как это следовало бы предположить по теории Дарвина? Так ведь нет. Недавниенаходки в Израиле убедительно доказали, что хомо сапиенс существовалодновременно с неандертальцем и прекрасно с ним уживался…

– Ага, – хмыкнул Шихман, – уживался. То-токроманьонских потомков сегодня как саранчи, а неандертальцев…

– Вы мне лучше объясните тот факт, что в человеческойклетке содержится всего сорок шесть хромосом, когда у наших якобы ближайшихродственников, обезьян, – сорок восемь. Что нам теория естественногоотбора говорит по этому поводу? Правильно. «Молчит наука».[81]Пойдем дальше… – Голос Бубенчикова приобрел явственные лекторскиеинтонации. Профессиональная привычка, всколыхнувшаяся под действиемвыпитого. – Человеческий мозг чрезвычайно эффективен, но среднийиндивидуум использует его возможности в степени совершенно ничтожной. Зачемтакой запас качества? Напрашивается вывод, что мозг был устроен «на вырост», сучётом будущих нужд его обладателя. Почему способность овладевать языками ужезаложена в мозгу новорождённого? Кем?.. А возьмите словарный запас! Если строгоследовать Дарвину, в повседневном существовании мы вполне обошлись бы наборомиз нескольких простых звуков. А у нас в среднем по двадцать пять тысячслов!.. – Андрей Павлович глубоко затянулся. – Теперь же, коллеги,давайте без прикрас взглянем на себя со стороны. Голая обезьяна…